Темная сторона российской провинции - Мария Артемьева

Слезы жгли ей глаза, и в груди что-то больно кололось. Татьяна поохала, повздыхала, но все же стерпела.

Оно и понятно: война. Все терпят, и она сумеет.

г. Тутаев

Старуху за глаза звали все Постылихой: настоящее имя словно выветрилось, стерлось от времени.

Дом ее — теремок в кружевах с палисадником, заросшим сиренью, — стоял на левобережной стороне Тутаева, романовской части бывшего Романова-Борисоглебска, недалеко от пристани.

Все, кто шел от реки, проходили мимо ее дома и в любое время года, дня и ночи заставали старуху на своем посту, тенью притаившейся в палисаднике возле калитки.

— Не подскажете, как на Архангельскую улицу пройти?

— Который час?

— Рыжую собачку не видели?

— А где тут поблизости сберкасса?

Столько разных вопросов задавали бабке прохожие! Ни один не спрашивал — для чего она тут стоит, утруждает старые ноги. Зачем мокнет под дождем или страдает от палящего солнца? Никого это не волновало.

Да и те случайные вопросы и просьбы, которых удостаивалась старуха, были мимолетны, подобны дыханию ветра или шелесту листвы. Пока старуха собиралась с силами — размыкала пересохшие губы, шамкала ввалившимся ртом, извлекая из горла скрипучий, слабый, едва слышный звук, — прохожие уже понимали, что толку от разговора не будет, улыбались (если они были вежливы) или сразу поворачивались и уходили (если не очень). Последнее случалось чаще.

И глаза Постылихи, серые, как талый снег в конце зимы, слезились от горя, когда она видела спину очередного уходящего собеседника.

Она очень хотела быть полезной и нужной — людям это необходимо, чтобы чувствовать себя живыми, — но физическое состояние не позволяло. Старые мощи уже как будто приспосабливались к переходу за край жизни.

Однако душа застряла, зацепившись по случайности — отстала. И все в бабке было таким — замедленным, отставшим.

Запустив процесс говорения, бедная старуха не могла остановиться. Как старинная игрушка с заведенной пружиной — открыв рот и даже видя, что собеседник ушел, она продолжала вещать. Из давно погасших глаз сочились тягучие слезы, а она говорила, говорила…

Всегда одно и то же, впрочем: жаловалась на то, как постыла ей жизнь.

Все умерли, кто был дорог ей, все, ради кого она когда-то существовала. Она пережила не только семью, детей и родственников, но даже из ее современников никого не осталось уже.

И теперь она ждала, когда и ей позволят наконец уйти. Простодушно мигая подслеповатыми слезящимися глазами, вглядывалась в мир. И пыталась поведать о своем ожидании всем. Будто надеялась, что кто-то из прохожих когда-нибудь смилуется, добровольно примет на себя обязанности вестника и приведет к ней ту, кого она так давно и тщетно звала: Смерть.

— Забыла она обо мне, что ли? Жизнь-то постылая, деточки, — шамкала бабка.

Ребятишки из соседних домов смеялись, слушая ее безумные речи, обращенные неизвестно к кому.

У старухи не было сил сердиться на детей.

Тревожным взглядом она обшаривала улицу и печально умолкала — в конце концов, когда «завод» кончался.

* * *

Тутаев — город небольшой. Никто не ожидает в нем криминальных страстей подобно тем, какие кипят в обеих столицах.

Какие здесь беды? Молодая шантрапа, драки по пьяни, воровство, незаконная порубка, мошенники… Мелочь!

Поэтому, когда случились одно за другим три жестоких убийства молодых женщин, весь город всполошился. В нескольких районах на окраинах жители организовали добровольные патрули. Милиция настороженнее стала относиться к приезжим и к местным из числа бывших рецидивистов. Да и сами граждане и гражданки сделались поосмотрительнее в вопросах безопасности.

Благодаря принятым мерам убийца дважды едва не попался на горячем, но все же ему удавалось всякий раз ускользнуть, сбежать.

Он был хитрый и ловкий душегуб. Но даже самые хитрые совершают ошибки.

* * *

Это случилось вечером в пятницу, 12 ноября.

22-летняя Надя Шорохова возвращалась с правого берега Волги от подруги. Задержалась, переписывая лекции для зачетов, и вместо восьмичасового парома пришлось ехать десятичасовым.

Про маньяка Надя была в курсе, но, как большая часть молодежи, побаиваясь, в глубине души не верила, что плохое может случиться именно с ней. Опасность по-настоящему всегда грозит другим — не тебе.

Поэтому, услыхав чьи-то шаги за спиной, Надя не слишком встревожилась.

Направляясь домой обычным путем, она свернула на темную улочку, в стороне от большой дороги. Здесь еще слышны были голоса людей, сошедших с того же парома и так же, как и Надя, возвращающихся домой.

В переулке, куда свернула девушка, фонари горели не все, но и сам переулочек не был ни широк, ни длинен, и Надя считала, что сумеет быстро проскочить его. А там уже и до своей улицы и дома рукой подать.

— Девушка! Простите, пожалуйста, — окликнул ее кто-то сзади. — Вы местная?

Надя вздрогнула и обернулась: в пятне света от фонаря неподалеку стоял молодой человек. Симпатичный, светловолосый, в легкой, не по погоде, светлой курточке и темных джинсах. Застенчиво улыбаясь, он смотрел на Надю, чуть склонив голову. В руке мял какой-то предмет — то ли свернутую газету, то ли небольшую спортивную шапку. Окинув взглядом худощавую фигуру парня, Надя решила, что такой тип вряд ли может быть ей опасен: в плечах узковат, да и ростом Надя, пожалуй, повыше его будет.

— Что? — не слишком вежливо спросила она, благоразумно застывая на безопасном расстоянии от чужака, рядом с калиткой какого-то частного дома. Парень стеснительно хохотнул.

— Девушка, вы только не бойтесь. Если вы местная… Знаете, я хоть и приезжий, но слышал, что тут у вас творится. Вы, пожалуйста, не бойтесь! — торопливо объяснял молодой человек все с той же застенчивой усмешкой на лице.

— А никто никого не боится! — строго заявила Надя, хотя сердце у нее в этот момент невпопад екнуло, ударило лишний разок.

Парень засмеялся.

— Да, конечно. Я так, на всякий случай… Понимаете, какая штука. Я в вашем городе недавно, из района приехал, к родственникам. К тетке двоюродной. А она приболела, ну и послали меня в аптеку. Просили побыстрее. Как идти — объяснили, а я, лопух, забыл. Уже и спрашивал тут кого-то… Но вы сами видите, прохожих-то не больно много. Брожу тут кругами и никак не найду. Плутаю небось в трех соснах. Может, вы меня проводите? Вы же наверняка знаете, где тут эта проклятая дежурная аптека. А?

Первым побуждением Нади было отказаться. Максимум: в двух словах объяснить парню, что аптека здесь только одна, с зеленым крестом под вывеской двухэтажного небольшого торгового центра, и топать до нее еще минут двадцать. Недолго, если знать куда. Два поворота направо, потом через перекресток прямо…