Принц Лестат - Энн Райс

Неожиданно Эверара разбудил какой-то шум – мгновенно перенес обратно из знакомого старинного зала с реющими в вышине темными балками и каменными плитами пола.

Резкое чирканье спички. Яркая вспышка, видная даже сквозь сомкнутые веки. Но в его доме не водилось спичек! Он всегда разжигал огонь при помощи Огненного Дара.

Вскочив из уютного кресла, Эверар оказался лицом к лицу с двумя встрепанными, оборванными молодыми вампирами: парень и девушка, глаза безумные, одеты в типичные для отщепенцев джинсы и кожу. Они пытались поджечь шторы.

– Сгори, дьявол, сгори! – выкрикнул парень по-итальянски.

Дико взревев, Эверар вышвырнул вампиршу в окно, разбив ею стекло, и, сдернув горящую штору, набросил ее на парня и поволок его через образовавшийся проем в чернеющий сад.

Оба рычали и сыпали проклятиями. Нападавший вывернулся из-под груды дымящегося бархата и с ножом в руке бросился на Эверара.

Сгори!

Эверар что было сил сконцентрировал в середине лба Огненный Дар и метнул его в несчастного глупца. Яркий огонь вырвался из туловища и мгновенно охватил руки и голову. Рев пламени заглушил отчаянные крики жертвы. Кровь вспыхнула, точно топливо. Молодая вампирша обратилась в бегство.

Однако Эверар настиг ее, когда она перелезала стену, сдернул вниз и вонзил ей в горло клыки. Девушка закричала. Острые зубы разорвали артерию, кровь хлынула в рот Эверару, ударилась о нёбо, захлестнула язык.

И вместе с потоком крови, гонимой бешено бьющимся сердцем вампирши, его затопил поток образов. О да, Голос. Голос велел ей убивать, Голос велел убивать им обоим – паре влюбленных, которую сделал вампирами в темной и грязной подворотне Милана какой-то тщедушный бородатый кровопийца, научивший их красть и убивать. Двадцать лет жалкого существования во Крови, агония – и затем все рассыпалось осколками детских воспоминаний. Белое платьице к первому причастию, запах ладана, многолюдный собор, «Аве Мария», улыбающееся лицо матери, клетчатая юбочка, блюдо с яблоками, их вкус, неизмеримый покой. Эверар присасывался все крепче и крепче, вытягивая из жертвы кровь до последней капельки, пока в руках у него не осталась лишь пустая оболочка, а сердце вампирши не перестало биться, точно вытащенная на берег рыбка.

Взяв из сарая с садовыми инструментами лопату, он отрубил голову девушки и выпил последние капли крови, что еще сочились из перерубленных сосудов. Проблеск сознания. Брр! Он отбросил голову и вытер руки.

Аккуратным лучом Огненного Дара он сжег останки – незряче таращуюся куда-то в ночь голову с разметавшимися черными прядями, одна из которых забилась меж белоснежных зубов убитой, и обмякшее тело.

Дым развеялся.

Мягкий ветерок ранней осени ласкал Эверара, навевал мир и покой.

В безмолвном саду на мягкой траве сверкали осколки разбитого стекла. От крови в голове у Эверара прояснилось, взор обострился, по телу растеклось блаженное тепло, ночь сделалась чудесной и прекрасной. Осколки – как драгоценные камни, как звезды.

Эверар вдыхал аромат лимонных дерев. Ночь вокруг была пуста и безмолвна. Никакие погребальные песнопения не оплачут эту безымянную чету, этих созданий, что могли бы прожить вечность, не попытайся напасть на того, кого не могли и надеяться победить.

– Итак, Голос, – презрительно промолвил Эверар. – Никак не хочешь оставить меня в покое? Ты не причинишь мне вреда, презренное ты чудовище! Ты лишь послал этих двоих на смерть.

Ответа не было.

Он закопал обугленные останки, аккуратно разровнял лопатой землю, сгреб пепел и золу со ступенек и дорожки.

Его трясло. Переполняло отвращение.

Но одно было очевидно: его способность вызывать пламя стала сильней, чем прежде. Никогда еще он не использовал этот дар против другого вампира. Однако сегодняшнее происшествие показало, что в случае необходимости он может это сделать.

Невеликое утешение.

Голос вздохнул. Ах, какой вздох.

– Этого я и добивался, Эверар. Я же говорил тебе, что хочу, чтобы ты убивал их, отщепенцев. Ну вот ты и начал.

Эверар промолчал.

Склонившись на ручку лопаты, он глубоко задумался.

Голос исчез.

Тихий спящий сельский край. На дороге ни машины. Лишь чистый ветерок, блестящие листья плодовых деревьев вокруг да белые лилии мерцают на фоне стен виллы и сада. Благоухание лилий. Чудо лилий.

За морем Бенджи Махмуд не прерывал вещания…

Внезапно голос его пронзил сердце Эверара.

– Старейшие нашего племени, – взывал Бенджи. – Вы нужны нам. Вернитесь к нам. Вернитесь к вашим заблудшим детям. Услышьте мой крик, услышьте мои стенания и рыдания, это я, Бенджи, рыдаю и плачу по моим утраченным братьям и сестрам, ибо их больше нет с нами.

Старинный колониальный особняк, красный с белой отделкой – расползшееся во все стороны здание с тенистыми верандами и островерхими крышами, увитое трепещущими зелеными лозами, скрытое от вьющейся дороги зарослями бамбука и манговых деревьев. Прелестный уголок, где так изящно покачиваются на ветру пальмы. С виду особняк заброшен, но на самом деле это не так. Каждый день сюда приходят смертные слуги.

Вампир Арджун много веков спал под этим особняком.

Но теперь он плакал. Сидел за столом, закрывая руками лицо.

– В свое время я был принцем. – Он не хвастался, лишь признавал факт. – И до сих пор оставался принцем среди бессмертных. Не знаю, как я дошел до этого!

– Да, я знаю, все так и есть, – произнес Гремт.

Кровопийца был неотразимо хорош собой: золотисто-коричневая кожа, настолько безупречная, что казалась почти нереальной, огромные, полные страсти черные глаза. Грива волос цвета воронова крыла. Созданный странствующей вампиршей Пандорой в дни династии Чола, он и в самом деле был принцем, правда, в те дни гораздо более темнокожим, чем сейчас, но таким же красавцем. Кровь высветлила его кожу, но не волосы, как иногда случалось, хотя никто не понимал, почему.

– Я всегда знал, кто ты, – сказал Гремт. – Знал тебя, когда ты странствовал по Европе с Пандорой. Умоляю тебя, ради нас обоих – расскажи, что произошло, просто, своими словами.

Он вытащил из кармана маленькую белую визитную карточку с написанным золотыми буквами полным его именем: «Гремт Страйкер Ноллис». Снизу шел адрес электронной почты и номер телефона.

Однако вампир даже не осознал этого чисто человеческого жеста. Не мог. И Гремт незаметно передвинул карточку на середину стола из тикового дерева и подсунул под медную лампу с абажуром, что горела, роняя приглушенный свет на лица беседующих. В открытые двери глубокой веранды лился мягкий золотой свет.

Дивное место.

Гремта растрогало, что эта израненная душа, это смятенное существо потратило столько времени, чтобы вымыть грязь из сверкающих локонов, облачиться в длинный, скроенный по фигуре и расшитый драгоценностями шервани и черные шелковые штаны, что чисто вымытые руки благоухали теперь сандалом.