Принц Лестат - Энн Райс

Но вампир, Тесхамен. Он-то как оказался замешан во всю эту историю?

Эверар мысленно перебрал в голове все, что знал о Таламаске из писанины Лестата и воспоминаний Мариуса. Целеустремленные ученые – благородные, посвятившие себя поискам истины без религиозных предрассудков, цензуры и оценочных суждений. Если в их число и входили вампиры, то большинство прочих членов ордена наверняка даже и не догадывалось о том.

Еще одна большая тайна: кто основал Таламаску. Если окажется, что какой-то вампир, простой кровопийца, пусть даже столь же древний, как Тесхамен – ну и разочарование будет для всех остальных!

Гм-гм. Что ж, их проблемы.

Он еще поразглядывал белую карточку и спрятал в карман.

– Жалкие, презренные личности, – заявил Голос. – Я сожгу их всех. Предам огню их библиотеки, музеи, особняки, все их…

– Да понял я, понял! – сердито оборвал его Эверар.

– Ты еще пожалеешь о той ночи, когда посмел издеваться надо мной!

– Ой, да что ты говоришь? – протянул Эверар, выговаривая слова на американский лад. – Если ты так силен, дорогой Голос, почему никак не попробуешь что-то сделать? Они существуют с Темных Веков. И, кажется, ничуть тебя не боятся.

– Гнусное чудовище! Безмозглое, непочтительное и полоумное! – разбушевался Голос. – Погоди, придет и твой срок!

Эверар вздрогнул. Рядом с его столиком стоял официант с чашкой кофе. В прохладном воздухе вилась струйка пара.

– Снова беседуете сами с собой, синьор де Ланден? – приветливо поинтересовался он.

Эверар улыбнулся, покачал головой и, вытащив пару крупных итальянских купюр, вручил юноше.

Сев обратно за столик, он обнял теплую чашку обеими руками. Совсем как Лестат в «Вампирских хрониках». До чего же приятно держать горячую чашку в ладонях, так, чтобы теплый пар поднимался прямо в лицо.

Вокруг слышались лишь обычные, повседневные звуки городской жизни. Где-то вдали взревел мотоцикл. Гул постепенно замер, удаляясь куда-то в пригороды. Из-за закрытых дверей выбивались обрывки разговоров.

Эверару захотелось пить.

Внезапно на него напала жажда, настоящая жажда. Однако энергии идти куда-то достаточно далеко от дома, чтобы всласть напиться, не было. Оставив кофе на столике, он поднялся и побрел по лабиринту улиц к воротам.

Через несколько минут он уже миновал ярко освещенные городские стены и быстро зашагал во тьме вверх по холму. Хотелось плакать, хотя он сам не знал, почему.

Возможно ли, что мы все – и вправду один народ? Возможно ли, что мы способны любить друг друга, обращаться друг с другом бережно и заботливо, как Тесхамен со своими призрачными спутниками, как Рошаманд обращался с ним много-много веков назад?

Как все сложилось бы, если б в его жизни не случилось Детей Сатаны, если б никто не морил его голодом, не терзал, не внушал, что он – дитя дьявола, что он обречен вечно терпеть страдания сам и приносить страдания другим, что он проклятая, гнусная тварь?

Если бы был только безумный Рошаманд в старом разваливающемся замке? Рошаманд, толкующий о поэзии, власти и «величии Крови»?

В нынешние дни смертные уже не покупаются на всю эту старую религиозную гниль. Не страждут более под гнетом Изначального Греха и вожделения, не молят о прощении за то, что спали с женой накануне Святого Причастия, не проклинают оковы плоти, обрекшие их на Вечное Проклятие, не считают себя вместилищем смрадных костей и плоти. Нет, ровно наоборот. В нынешнем новом веке они преисполнены надежды, некой новой невинности и непонятного оптимизма. Они верят, что могут решить любые проблемы, исцелить все недуги, накормить весь мир. По крайней мере, так чудится в этой чистенькой и мирной части Европы, хоть и она в былые времена изведала столько страданий, несчастий, повидала столько кровопролитий и бессмысленных смертей.

Что, если и для вампиров, даже самых чудовищных, как сам Эверар, настало столь же радостное и счастливое время? Ему невольно вспомнился последний брат по Крови, которого он любил – прекрасный, одухотворенный юноша, почти не сохранивший воспоминаний о своей жизни до принятия Темного Дара. Жизнь казалась ему чудом, он страстным шепотом провозглашал Кровь святыней, а по ночам беззаботно распевал под лунным и звездным небом.

Однако великая и жуткая Царица Акаша, пролетая над их частью света, испепелила его на месте. Эверар видел это собственными глазами. Видел, как беспечное юное жизнелюбие в один момент было поглощено безжалостным и безразличным пламенем, пожравшим вместе с ним и многих других вампиров Венеции. Почему же Эверару посчастливилось уцелеть?

Его пробрала дрожь. Не хотелось даже думать обо всем этом. Лучше никогда никого не любить. Мгновенно забывать ушедших, точно их никогда и не существовало на свете. Жить удовольствиями одной ночи, одной минуты.

Но что, если вампирам и впрямь настало время сойтись вместе, стать тем единым племенем, каким их считал Бенджи? Если пришло время древним и юным встретиться без ярости и без страха?

Рошаманд хохотал при одной мысли о Детях Сатаны и их лицемерных обычаях. Он часто говаривал: «Я пребывал во Крови задолго до того, как родился их бог».

Об этом Эверару тоже думать не хотелось. Пусть жизнь идет своим чередом. Не надо вспоминать сатанинские шабаши и слеты. Забыть навсегда жуткие гимны, посвященные Князю Тьмы.

Ах, но вдруг возможно всем собраться вместе и поклоняться не Князю Тьмы, но одному из нас, нашему князю, нашему принцу?

Открыв айфон, Эверар вызвал на экране приложение, напрямую подключавшее его к передаче Бенджи. Сейчас в Америке программа должна идти полным ходом.

Два часа до рассвета.

Он прикорнул в любимом кожаном кресле, наполовину погрузившись в грезы.

Из динамиков, к которым он подключил айфон, негромко вещал Бенджи, однако Эверар уже не слушал.

Сон: он снова в замке Рошаманда, в огромном и гулком зале, где ярко пылает огонь, а Бенедикт, красавчик Бенедикт, умоляет о разрешении сделать вампиром монаха, известного под именем Ноткер Мудрый – музыкального гения, что день и ночь одержимо пишет музыку: песни, гимны, кантаты и хоралы. Рошаманд, обдумав просьбу, кивает и, передвинув шахматную фигурку, прибавляет: «И все же я не понимаю вас, кровопийц, приведенных из-под власти христианского бога».

«О, господин, Ноткер поклоняется одному лишь божеству: музыке. Господин, о, пусть он будет играть свои мелодии вечно!»

«Сперва сбрей эту его монашескую прическу. И только потом приводи сюда. Твоя кровь, не моя. Но я не потерплю тут вампира с тонзурой».

Бенедикт засмеялся. Ни для кого не было тайной, что Рошаманд несколько месяцев держал его в заточении, чтобы у него отросли волосы, и лишь потом даровал ему Темную Кровь, которую тот принял, как святое причастие. Рошаманд требовал, чтобы все его отпрыски были хороши собой.

Ноткер Мудрый был не просто красив – прекрасен.