Вставная челюсть Щелкунчика - Дарья Донцова

Не забывайте, девочкам едва исполнилось по семь лет, они росли под опекой Константина Михайловича, который постоянно рассказывал китайские сказки, легенды, основными действующими лицами которых являлись животные, птицы, драконы и волшебники всех мастей.

Алла же продолжала рассказ.

– Тише, – шикнула Лаура, – Кванг нас превратит в червей.

Перепуганные девчонки замерли, но край скатерти не опустили и увидели, как злая ворона открыла витрину, где лежали перламутровые медали, вынула коробку с ними…

– Галина! – раздался голос Михаила. – Ты как сюда попала? Что делаешь в музее ночью?

Кванг повернулась. Алла увидела ее лицо и выдохнула. Это же Галина Сергеевна, бывшая жена Миши. Девочка ее прекрасно знала.

– Эй, зачем ты взяла медали? – продолжал брат. – Воровка!

– Они мои, – сдавленным голосом ответила Галина.

– С какой стати? – вскипел Михаил. – Немедленно положи сокровище семьи Чашкиных на место и проваливай.

– Ты пропил деньги, которые мне от родителей достались, – возразила Петрова, – я их на дом копила. И где они? Ты на водку их пустил.

– Верну деньги, – насупился брат.

– Когда?

– Ну… скоро.

– Принесешь мои сбережения и получишь назад медали.

– Нет!

– Да!

Михаил кинулся на бывшую жену, ударил ее, а та что есть силы пнула его ногой в живот. Брат Аллы не удержался на ногах, упал, приложился головой о постамент статуи, изображавшей богатого китайца, и затих. Галина наклонилась над Мишей.

– Ау! Поднимайся. Эй! Не пугай меня!

Но тот не шевелился. Петрова отшатнулась и метнулась в коридор. Девочки, лежавшие под столом, окаменели от страха, их парализовало, и голос пропал. Сколько времени они так провели, Алла не знала, но потом в комнате вдруг снова появилась Галина с канистрой. Она облила тело бывшего мужа сильно пахнущей жидкостью, наплескала ее на стены, на мебель, на витрины с экспонатами, на укрытие малышек, схватила коробку с медалями и кинулась к двери.

Алла не видела, как Петрова выбежала в коридор, перед девочкой вспыхнула стена огня. Она сбросила оцепенение, выскочила из-под консоли, Лаура последовала за ней, но ей не повезло. Часть горящей скатерти упала на ее спину, Лаура закричала…

Дальнейшее Алла помнит плохо. Вроде она как-то добралась до выхода, там ее подхватил монах… Где находилась Лаура, кузина не помнила, стыдно признаться, но она совсем не думала о сестричке, потому что очень боялась сгореть.

Алла Константиновна замолчала.

– Вот почему вы закричали в Третьяковке: «Ворона, ворона», – пробормотала я.

Миронова исподлобья посмотрела на меня.

– Откуда вы знаете? Был такой случай. После смерти папы я больше ни разу не ходила в музеи, в Клопине их просто нет. Поездка в Москву была подарком лучшим ученикам. В картинную галерею нас привели сразу после приезда. Я брела по залам, как в тумане, не слыша экскурсовода, вспомнила папу, Мишу, пожар. В конце концов мы вошли в просторный зал, я увидела у стены стол, тот был накрыт красной бархатной скатертью, выглядел прямо как тот, под которым мы с сестрой прятались. А чуть поодаль перед мольбертом стояла фигура во всем черном… Я подумала, что это Кванг, закричала: «Ворона, дочь медведя». Дальше ничего не помню, очнулась в машине «Скорой помощи».

– Вы были свидетельницей поджога. Почему ничего не рассказали милиции? – удивился Степан.

По лицу Аллы Константиновны скользнула кривая улыбка.

– А никто не спрашивал. Или вы полагаете, что перепуганная насмерть семилетняя девочка, которая потеряла отца, тетю, брата, могла сама броситься в милицию? В конце шестидесятых годов прошлого века дети вели себя иначе, чем сейчас. И я несколько месяцев лечилась, были большие проблемы с дыханием. Лаврик находилась в ожоговом отделении, мне не разрешали к ней зайти, я плакала постоянно. По-вашему, крошке в таком состоянии надо было грозно заявить: «Хочу дать показания! Приведите сюда министра внутренних дел!»

– Конечно нет, – остановила я Миронову, – но время шло, вы взрослели, наверное, слышали, что Михаила обвинили в поджоге, читали статью «Убийцы в рясах»…

Алла провела рукой по волосам.

– Я жила в интернате, одна по улицам не ходила, нас строем везде водили. В приюте никто ни словом о трагедии в Нарганске не упоминал. В городской школе педагоги были строгие, ребят держали в ежовых рукавицах, один раз старшеклассник толкнул меня, я расплакалась и сказала:

– Сейчас пожалуюсь Ларисе Николаевне.

А он мне затрещину отвесил и закричал:

– Я тоже ей скажу, пусть отсюда убирают сестру убийцы, который мою бабушку сжег.

Я не поняла, что он имел в виду, но его услышала Дубонос, она мигом отвела подростка к директору. И больше ни он, ни кто другой при мне про пожар не упоминал. Трудно поверить, но это так. Я уехала в Москву поступать в вуз, не задумываясь о том, что случилось в Нарганске. Нет, я знала, что мы с Лавриком сироты, папа и тетя погибли. Но кого обвинили в возникновении пожара, понятия не имела. Интернета тогда не было, «желтых» газет тоже. Истина открылась в университете: я писала диплом по истории жанра советского газетного очерка, рылась в Ленинке в каталоге и вдруг наткнулась на статью «Убийцы в рясах. Пожар в Нарганске». Я заинтересовалась, изучила пасквиль и побежала в милицию.

Алла Константиновна покачала головой:

– Оцените мою наивность! Наивная ромашка вошла в первое попавшееся отделение и заявила дежурному: «Знаю, кто на самом деле сжег моего папу и тетю». Меня отправили в какой-то кабинет, там сидел, как мне показалось, пожилой мужчина. Он выслушал меня и объяснил: дело возбуждали не в столице, москвичи никогда не станут заниматься чужим происшествием, надо ехать в Клопин, но все случилось очень давно, быльем поросло, доказательств у меня нет, одни детские воспоминания. Короче, забудь, девочка, живи счастливо. И я последовала его совету, попыталась жить счастливо, но у нас с Лавриком это не получалось. Мы последствия той истории долго кушали: мой брак по расчету, отсутствие личной жизни у сестры.

– От нелюбимого мужа, с которым не один год прожили, вы много хорошего получили, – сказала я, – благодаря его деньгам основали холдинг «Красавица», Лаура клинику, полагаю, с вашей помощью открыла.

– Вы жили одна, без родителей? – вспыхнула Алла. – Мыли полы за копейки, плакали по ночам, понимая, что помощи ждать неоткуда и любой, кто захочет, элементарно обидит вас! Хорошо вам, богатой писательнице из определенно интеллигентной семьи, рассуждать на темы морали. У вас нет моего опыта за плечами, вы не имеете права меня осуждать.

Я не стала рассказывать Алле о своем детстве[6]и юности, но руки на секунду ощутили тяжесть серого оцинкованного ведра с водой, в нос ударил запах хлорки, и я увидела комья окровавленной ваты… Из всех мест, где когда-то я, дочь профессионального вора, сидевшего на зоне, старательно драила за гроши пол, самым противным местом была стоматологическая поликлиника, очень мерзко было собирать там по ночам мусор.