Записки карманника - Заур Зугумов

– Входите, открыто, – почти тут же услышал я в ответ на мой стук.

Это был приятный женский голос, который тут же напомнил мне Монику, в «Диком сердце». Но я, к сожалению, не знаю, и по сей день, кто ее дублировал.

Дверь действительно была не заперта. Переступив порог, я оказался в крохотном помещении, которое, судя по утвари, служило домочадцам кухней и прихожей. Соединялось это строение с другой комнатой огромным дверным проемом.

Не останавливаясь, я сразу вошел в зал. Если можно было назвать эту комнату именно так, а не иначе. В глаза сразу бросился изящный, из зеленого атласа абажур, внутри которого сияла лампочка Ильича. Никак не меньше двухсотки. Один только этот предмет интерьера придавал комнате тот незабываемый колорит прошлого, который навсегда остается в памяти с детства. К тому же скрипучий пол, под дешевой дорожкой в коричневую полоску, белые занавески в половину окна, небольшие ажурные вышивки на стенах, и еще несколько мелких аксессуаров к дополнению интерьера этой скромной обители, как-то сразу напомнили мне далекое-далекое прошлое. А с этими воспоминаниями, пролетевшими, как одно мгновение пришло какое-то успокоение, какая-то умиротворенность, которая свойственна очень тонким и чувствительным натурам. Я даже вздохнул, захлебываясь от нахлынувшего чувства.

Почти одновременно с моим появлением, женщина, которая ответила на мой стук, встала из-за стола и молча вперила в меня свой взор, в котором, как я тут же отметил для себя, была сокрыта вся извечная женская мудрость.

Можно ли забыть такую своеобразную внешность эллинки? Благодаря чисто греческому типу Созия, а это была именно она, и в 64 года оставалась довольно-таки привлекательной. Великолепные черные волосы, очень белые, словно выточенные зубы, красные, немного полноватые, может быть, из-за какой-то капли мавританской крови, губы. Все это подчеркивалось изысканной грацией подлинной островитянки, с Кипра или Крита.

Она казалась безмятежным домашним божеством: спокойная, внушающая уверенность, руки скрещены на белом фартуке, белый ситцевый платок из-под которого выбивается прядь седых как иней волос, лицо в веселых морщинах. Серо-голубые глаза излучали покой и тепло.

Приблизительно такой я ее и представлял, даже не смотря на то, что когда поинтересовался у Кабана о внешности обоих женщин, он, по своему обыкновению, описал мне их так, как это мог сделать, ну разве что человек, у которого напрочь отсутствует не просто воображение, а само чувство прекрасного.

Полностью овладев собой, я поздоровался и не произвольно протянул букет с цветами. Когда хозяйка, взяв их у меня, вышла в кухню за вазой, которую ей заменила 750-граммовая стеклянная банка, я успел положить содержимое пакета на стол и остался стоять, ожидая приглашения.

Все эти действия, с обеих сторон, сопровождались молчанием. Вдруг, когда цветы в «вазе» уже красовались на столе, а чайник нашел свое место на кухне, хозяйка прервала тишину, пригласив мне сесть и тут же, извинившись, спросила: «Вас послал Рубен (Кабан)?» «Нет, меня ни кто к Вам не посылал, правда, именно от Рубена я узнал, что Вы есть, но самое главное, что совсем рядом», – ответил я, не задумываясь.

Судя по тому, как развивались события далее, хозяйке понравился мой ответ высказанный именно в такой манере. Она присела напротив, и, скорее всего, задала бы мне еще вопрос, и не один, но дверь сзади меня жалобно заскрипела и тут же закрылась за кем-то. Сначала я услышал шарканье обуви о подстилку, а потом мягкий, материнский голос Созии: Милица, посмотри там чайник, не кипит?

Я встал из-за стола, повернулся к двери и можно сказать, обомлел на время. Милица, была точной копией своего отца.

Перед моим изумленным взором предстала высокая жгучая брюнетка, 32–34 лет. Ее атласная кожа была ослепительна бела, что еще более оттеняла великолепные черные волосы. Черты ее лица были совершенно правильны; легкий румянец в лице, красивый разрез глаз с живейшим блеском и величайшей мягкостью во взоре; у нее были красиво изогнутые брови, маленький рот, ровные жемчужные зубы и нежно-розовые губы, тронутые милой и застенчивой улыбкой. Ее украшала лишь природная красота, из прочих же прикрас была лишь тоненькая золотая цепочка на шее, на которой висел золотой крестик. Ее грудь была хорошо развита и ни в чем не выходила за рамки красивых пропорций. Мода и воспитание приучили ее наполовину приоткрывать её с тою же невинностью, с какой она являла всем свою белую пухлую руку или щеки, на который цвет розы сочетался с белизною лилии.

Не знаю, сколько бы еще времени я так стоял, если бы на землю меня не опустил все тот же голос Созии. «Ну что же Вы стоите, садитесь. Да, кстати, как Вас зовут, молодой человек?» – спрятав нечто подобное улыбке в уголках губ, спросила Созия. «Заур», – ответил я, и вновь сел за стол.

В тот вечер чай выпить мне так и не удалось. Расположившись за столом, я думал было, что начну рассказывать, а, как со мной потом «по-дружески» поделилась Милица, получились воспоминания вслух, правда, в самой доступной форме. Но что самое главное, изложено было все абсолютно искренне.

Сначала я рассказал про ту зону (конечно же, в доступной для дам форме), в которой мы с Гришей познакомились, и где нам пришлось некоторое время отбывать срок заключения. Потом об этапах, пересылках, и, наконец, тубзоне, где их муж и отец буквально вытащил меня из рук чахоточной смерти. После чего наши пути-дороги разошлись навсегда.

Что характерно, за то время, которое я вел свой рассказ (где-то около двух часов), я не услышал в ответ ни одного вопроса. Но меня это нисколько не удивило. Ведь я прекрасно понимал, что им необходимо какое-то время, что бы понять и проанализировать произошедшее. Поэтому, прежде, чем откланяться, я, уже в нескольких словах, рассказал им о своих намерениях, дав при этом понять, что отказ от предлагаемой помощи не принимается ни под каким видом. Если же они все же позволят отклонить мою помощь, Бог их за это по головке не погладит. Это был первый попавшийся аргумент, который пришел мне в голову. После этих слов, впервые за время нашего общения обе женщины улыбнулись и не стали испытывать судьбу.

Так что быстренько выяснить, что на тот момент, все, что им было необходимо, это паспорт с ростовской пропиской, мне не составило ни какого труда.

Откланявшись, я сразу направил свои стопы на хату, где притухал шпанюк. Я спешил, как никогда. Ведь именно сегодня, насколько я был информирован, Эдик должен был уехать на недельку в Ташкент. Но, на мое счастье, поездка по каким-то причинам была отменена. И хоть он был не в настроении, все же выслушал меня, не перебивая. А этот факт в тот момент многого стоил. Тем более, когда собеседник, не в духе. Ведь те, кто хорошо знает манеру моего изложения, знают, что я не могу быть краток, всегда стараясь разжевать каждую деталь, подчеркнуть, с первого взгляда, казалось бы, незначительный нюанс, который в конечном итоге становиться основным аргументом в каком-нибудь важном споре. Тем более, когда дело касается покойного вора, о котором шпана не забывает никогда.

Эдик был уркой старого замеса, с которым мне было легко и свободно общаться. Ни хочу особо разглагольствоваться на этот счет, но тот, кто в теме, поймет меня сразу. А кто не поймет, тому и не надо.