Антисоветский роман - Оуэн Мэтьюз

Шестнадцатого июня в «Таймс» появились новые сведения о Бруке: «Представитель Форин-офиса заявил, что переговоры по делу мистера Брука (не обязательно в связи с обменом на Крогеров) продолжаются. По-видимому, дело остается в прежнем положении. Однако вчера тот же представитель опроверг слухи о том, что визит в Британию господина Вольфганга Фогеля, восточногерманского адвоката, имеет какое-либо отношение к обмену». Если в деле участвует Фогель, рассудил Мервин, значит, определенно что-то затевается.

Он отправил в Форин-офис лаконичные телеграммы. «Обмен Брука-Крогера должен включать советских невест Бибикову, Гинзбург. Внимательно следим развитием событий. Возможны публичные акции», — писал он Майклу Стюарту, который тогда второй срок занимал пост министра иностранных дел. «Переговоры Бруку должны включать Бибикову и Гинзбург. Иное неприемлемо», — телеграфировал он сэру Томасу Браймлоу, заместителю министра и одному из самых ярых противников Мервина в Форин-офисе.

Восемнадцатого июня он дополнительно послал письмо:

Уважаемый Браймлоу [sic], мне только что стало известно, что вы рассматриваете возможность обмена Брука на Крогеров. Мы оба, Дерек Дисон и я, ожидаем, что в этот обмен будут включены наши многострадальные невесты… Ужасные события 1964 года все еще свежи в моей памяти, и моя цель — не позволить Форин-офису делать новые ошибки за мой счет. Обмен Брук — Крогеры (без участия наших невест) будет еще одним грубым промахом с вашей стороны… По сути, мы требуем гарантий, что в дальнейший ход переговоров будут включены и наши невесты. В противном случае у нас не остается иного выбора, как предпринять любые меры, как публичного, так и частного характера, чтобы наши интересы после стольких печальных лет не были проигнорированы. Копии: премьер-министру и директору Интеллидженс-сервис.

Двадцатого июня 1969 года в кабинете министров прошли жаркие дебаты по поводу предлагаемого Советами обмена. Аргументами в пользу вызволения Брука из России были показания британского моряка Джона Уитерби, который отбывал в России короткий срок заключения и видел в тюрьме Брука; он подтвердил, что его здоровье сильно пошатнулось. Наконец поддался нажиму Гарольд Вильсон, хотя с самого возникновения идеи об обмене в 1965 году он был категорически против. Возможно, он вспомнил молодого валлийца, того, кто пытался поговорить с ним в Москве и в Лондоне. Но, скорее всего, он хотел, чтобы закончилась эта бесконечная сага о Бруке, а участие в деле советских невест помогло бы успокоить прессу, иначе журналисты не преминули бы обрушиться на правительство с обвинениями в уступке советскому шантажу. Кабинет дал официальное разрешение на обмен по соображениям гуманности. После этого должны были немедленно начаться переговоры с советской стороной. Наконец-то бездушный «джаггернаут истории», о котором с такой горечью писала Мила, изменил свой курс.

Двадцатого июля 1969 года, в тот самый день, когда Мервин возвратился из Нью-Йорка домой, американский астронавт Нил Армстронг спустился по трапу корабля «Аполлон-11» и ступил на лунную поверхность. «Мы с тобой на разных планетах, — писала Мила Мервину в 1964 году, в первый день их разлуки. — Мне так же трудно долететь до тебя, как до Луны». Но вот человек долетел до Луны — и внезапно показалось, что мечта Милы выехать из Советского Союза и соединиться с Мервином вовсе не такая уж несбыточная.

Мервина вызвали в Форин-офис. Сначала сэр Томас Браймлоу не желал признавать, что Мервин в конце концов добился своего. Дело Мервина и Милы, говорил он, крайне осложняло переговоры, и русские хотели исключить его из соглашения об обмене. Неутомимая кампания Мервина определенно препятствовала благополучному решению его дела, и участникам переговоров с британской стороны стоило огромных трудов уговорить Советы преодолеть их раздражение от этого назойливого овода, Мервина. Так или иначе, но они уступили, и Мервин сможет наконец получить визу в СССР, как только будут на свободе Крогеры. Мервин вернулся в Пимлико, не смея поверить этому обещанию. Из опасения пробудить в Миле обманчивые надежды он решил ничего ей не говорить.

Через четыре дня в Англию прибыл Брук. Известие о его возвращении с коротким упоминанием о Миле и Мервине появилось на первых полосах вечерних газет. В тот же день Майкл Стюарт сделал в палате общин заявление. Мервин занял место на дипломатической галерее; Дерек — на галерее для публики. Стюарт объявил, что принято решение об освобождении Крогеров 24 октября. «В рамках отдельного дела пришли к соглашению, что три британских гражданина, которые в течение нескольких лет безуспешно пытались сочетаться браком с советскими гражданами, получат визы на въезд в Советский Союз для регистрации брака…» Находящиеся в разных концах палаты Дерек и Мервин разразились аплодисментами.

На следующий день в «Таймс» были опубликованы новые подробности. Кроме Дерека и Мервина, третьей особой была англичанка Камилла Грей, искусствовед, которая получила разрешение на брак с Олегом Прокофьевым, сыном композитора. Она не желала иметь никакого отношения к кампании, проводимой Мервином. В статье содержалось еще одно уточнение: раньше срока из мест заключения освобождали Билла Хотона и Этель Ги, сотрудников Министерства обороны Британии, завербованных Крогерами и ставших агентами КГБ.

Большинство газет единодушно выразили свое возмущение.

Чем выше вы цените жизнь человека, тем больше оказываетесь беззащитными против бесчеловечного шантажа, — говорилось в редакционной статье «Дейли скетч». — Этот способ шантажировать человека, явно не совершившего такого проступка, который в демократическом обществе мог бы рассматриваться как преступление, вызывает лишь презрение и серьезную озабоченность за будущие взаимоотношения.

В палате общин мистеру Стюарту задали вопрос: как не допустить, чтобы ни в чем не повинного британского туриста задержали в Москве с одной целью — использовать в деле обмена на русского шпиона? Мистер Стюарт ответил: «Думаю, можно с достаточной уверенностью сказать, что любой британский гражданин, прибывший в Советский Союз и строго соблюдающий установленные там законы, не подвергается ни малейшей опасности». Очевидно, в данный момент, когда красные шпионы Питер и Хелен Крогеры еще содержатся в британской тюрьме, это действительно так. Но что будет, когда в октябре их выпустят на свободу?

Хотя Мервин и выиграл от сделки Вильсона, его чувство патриотизма было уязвлено. Британия действительно оказалась участницей позорной сделки.

Теперь, когда в официальных кругах было принято окончательное решение, Мервин позвонил Миле домой — в тот момент она с друзьями собиралась в автомобильное путешествие на север России. Он рассказал ей, что обмен шпионами начался и что они включены в этот обмен. Но близкая перспектива окончания их эпопеи, казалось, ни у кого из них не вызвала большого восторга. «Я не ожидал ни восторженных восклицаний, ни слез радости, и их действительно не последовало, — позже писал мой отец. — Нам слишком многое пришлось пережить, мы слишком часто разочаровывались». В голосе Милы ему послышалась нотка отчужденности и грусти. Ей предстояло пройти через множество бюрократических препятствий, но главное — оставить семью, друзей и родину. Трудно было надеяться, что когда-нибудь она сможет снова их увидеть. Вскоре она будет навсегда оторвана от всего, что знала и любила, — кроме Мервина, который стал для нее почти мифом.