Антисоветский роман - Оуэн Мэтьюз

Перед приездом Косыгина мощный кордон из полицейских оттеснил в сторону Мервина и команду газеты «Экспрессен». После этого репортеры сразу ретировались, а Мервин растерянно побрел вслед машине Косыгина, а затем решил попросить шведских полицейских помочь ему передать письма советскому министру и его дочери, но Мервина арестовали и на всякий случай до вечера продержали в участке. Наконец его выпустили без всяких объяснений, и он направился к Веселову, уставший и возмущенный. Веселов пришел в негодование.

— Какой ужас! И это в так называемой цивилизованной стране! С другой стороны, это как раз то, что нам нужно. Благодаря вашему аресту мы должны выиграть наше дело! Пойдемте, нужно зайти в редакцию «Экспрессен», может, они успеют поместить заметку в завтрашнем номере.

Веселов был настроен на решительную схватку.

— Офицера полиции следует призвать к дисциплине, мы напишем об этом министру внутренних дел!

На следующий день в «Экспрессен», а также в «Афтонбладет» и «Дагенс нюхетер» опубликовали историю ареста Мервина и в дополнение фотографию, где он с измученным видом разговаривает по телефону. В одной из заметок приводились якобы сказанные им слова: «Швеция — полицейское государство», что вызвало одно-единственное письмо возмущенного шведа, заявившего, что Мервину следует с большим уважением относиться к законам чужой страны.

Но в итоге все это оказалось бесполезным, и он просто бросил в почтовый ящик два письма, адресованные Косыгину и его дочери. И хотя в британской прессе появилось с полдюжины заметок, а в немецкой «Бильд» даже целый разворот, Мервин понимал, что его четырехлетняя борьба ни на шаг не приблизила освобождение Милы.

В декабре 1968 года, выходя из паба «Одли» в Мейфере, Мервин и Дерек заметили перед зданием дипломатической миссии Объединенных Арабских Эмиратов советский автомобиль с дипломатическим номером SU1. Они подошли поболтать с шофером, и тот сказал, что скоро должны выйти советский посол Михаил Смирновский с супругой. Друзья дождались их появления, и Мервин обратился к ним. Оба сразу его узнали, и жена посла встревожилась.

— Мистер Смирновский, почему мы не можем жениться? — спросил Мервин.

— Нам известно о вашем случае, — нервно буркнул Смирновский, протискиваясь мимо него в лимузин. — Вы не должны мешать.

Дерек сказал репортерам «Ивнинг пост», что эта встреча «была самой вдохновляющей за долгое время. По крайней мере, она доказывает, что русские отлично знают о нашей длительной борьбе за право жениться на своих невестах».

Мервин продолжал действовать. Случай со Смирновским подсказал ему идею обратиться за помощью к главам ста десяти дипломатических миссий в Лондоне. Он приобрел видавший виды ручной принтер, чтобы напечатать листовки и циркуляры, которые собирался разослать по всему Лондону, но аппарат только внес полный беспорядок в его крохотную спальню и перепачкал чернилами покрывало на кровати. В начале апреля Мервин составил листовку с фотографиями Милы, Элеоноры и миссис Смирновской под заголовком «Три советские женщины» с коротким изложением своей истории на оборотной стороне. Не останавливаясь перед расходами, он разместил в типографии заказ на печатание листовок. Когда Мервин и Дерек подсовывали их под «дворники» на лобовых стеклах дипломатических машин в Кенсингтон-гарденс, полиция пригрозила им арестом.

Мила снова упала духом, и ее декабрьские письма были полны тоски и уныния. В первый день нового, 1969 года Мервин ответил ей возмущенным письмом:

Вероятно, ситуация представляется тебе совершенно безнадежной. Если ты действительно так считаешь, то должна прямо об этом сказать или продолжать и дальше верить в меня… За последние девять месяцев 1968 года в газетах нескольких стран вышло около пятидесяти статей, посвященных моим попыткам решить проблему. А кроме того, прошу тебя, не критикуй того, чего ты не можешь понять; дело в том, что у тебя нет фактов, чтобы судить о моих действиях. И запомни: сейчас ничто не может повредить мне так сильно, как разговоры о тщетности моих усилий. Пока еще я продолжаю заниматься нашим делом, но начинаю готовиться к окончанию срока.

Второго января, немного ободрившись, Мила отправила ему телеграмму: «Наилучшие новогодние пожелания моему дорогому кельту, люблю его преданно, верю, жду нашего счастья, тоскую по тебе, целую. Мила».

Мервин решил, что можно рискнуть и написать новую книгу о Советском Союзе, поскольку Мила, по всей видимости, была в безопасности и после увольнения из Института марксизма-ленинизма, что произошло четыре года назад, на нее больше не оказывали никакого давления. Книга могла бы оживить академическую карьеру Мервина. Во всяком случае, идея новой книги воодушевила Мервина, и, немного отдохнув в Марокко, в Турции и на Балканах, он занялся поисками денег.

Вместе с тем Мервин и Дерек решили искать поддержку в палате общин. По их просьбе один из независимых членов парламента составил билль с призывом к членам палаты «побудить министра иностранных дел вновь заняться делом Дерека Дисона и Мервина Мэтьюза, желающих жениться на девушках, которым не выдают визу на выезд из Советского Союза, — как по соображениям гуманности, так и для того, чтобы покончить с этой историей, становящейся одним из препятствий на пути улучшения англо-советских отношений».

Вскоре нашлась и финансовая поддержка для издания книги. Колумбийский университет в Нью-Йорке предложил моему отцу сотрудничество сроком на три месяца. Мервин был вне себя от радости — он сможет отвлечься от перенесенных в Лондоне разочарований. Кроме того, поскольку на Манхэттене находилась штаб-квартира ООН, у него появлялось совершенно новое поле деятельности.

Жить не по лжи!

Александр Солженицын

На рассвете 20 апреля 1969 года Мервин прибыл в Нью-Йорк, желтое такси доставило его к отелю «Мастер» на Риверсайд-драйв, где он снял большой, но мрачноватый номер. Однако прежде всего Мервина интересовала телефонная связь, поэтому он сразу спустился вниз и поговорил с пожилой телефонисткой по имени Грейс. Она заверила его, что он сможет разговаривать отсюда с Москвой. Успокоившись, Мервин вышел на улицу и на 99 центов позавтракал в дешевой закусочной.

Следующая неделя принесла важные новости — Дерек прислал ему маленькую вырезку из газеты «Гардиан»: «Вчера Министерство иностранных дело запросило советского посла мистера Смирновского, может ли он подтвердить, что Джералд Брук, тридцати лет, преподаватель, отбывающий в России пятилетний тюремный срок за подрывную деятельность, снова предстанет перед судом по обвинению в шпионаже…» Брука должны были выпустить на свободу в апреле 1970 года; а Крогерам из назначенного им срока заключения оставалось еще больше 10 лет. В «Известиях» еще в 1967 году высказывалось предположение, что Брука могут снова судить, обвинив в шпионаже. И теперешний запрос советскому послу означал, что слухи были обоснованными. Но как отреагирует на новый шантаж Москвы правительство Вильсона, оставалось по-прежнему непонятным.

Мервин написал У Тану, генеральному секретарю ООН, и послал две возмущенные статьи в газету русских эмигрантов «Новое русское слово». Как и договорились заранее, каждую неделю они с Дереком обменивались длинными письмами и аудиозаписями, а телефоном, из-за дороговизны, пользовались только в исключительных случаях.