Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

Но вышло по-другому.

— Ничего. Нашим защитникам за счёт заведения! — произнёс Абрамыч.

Хотя чуть заметно скривился. Поставив поднос, быстро вышел. Явно теперь на кухне сделают всё, чтобы в эту неделю сэкономить на скупых наёмниках. В котёл пойдут и собаки, и мурки, и рыба, которая только этим муркам на корм годилась.

«Боярский стол» был опустошён и выглядел как поле боя после выигранной битвы. Недоеденные закуски уже мало кого интересовали. Все налопались до отвала. На отдельных столах остались только грязные тарелки с обглоданными костями. Нет, никто не лежал в них лицом, но некоторые были к этому близки. Под столами — пустые бутылки. Молчун подсчитывал, во сколько ему обойдётся этот вечер. Всё-таки он подозревал, что его попросят доплатить. И может, не только за выпивку, но и за разгром. Несколько тарелок и кружек побиты, на полу жуткий срач. Похоже, и стул сломали.

— Да это любая умеет... Пусть она готовит нормальный борщ. Тогда женюсь, — вернулся к любимой теме Богодул, уже сильно подшофе. Слово это всегда казалось Саше смешным, как будто речь шла о мясе под таким-то соусом.

Остальные наёмники с хохотом поддакивали. И Молчун смеялся вместе с ними. А на плечах у него были красные погоны с тремя жёлтыми полосками, которые он всё-таки прикрепил.

Он пил, будто желая анестезироваться, отрешиться, а в голове по кругу вертелась одна и та же мысль.

«Как получилось, что ты превратился в одного из таких, кто разрушил твой мир? Как вышло, что ты пьёшь с отбросами? И кто ты сам?».

А ведь Захар Богданов предлагал им остаться и служить в его гвардии. Отговаривал от этой авантюры, от похода за Урал, в неизведанную страну, хотя раньше все эти территории, и Сибирь в том числе, были частями одной огромной страны.

Но нет, они выбрали путь отмщения. Конечно, Саша ничего не решал. Он был сопляк и без отца и деда — никто. Но идею эту очень горячо поддерживал и радовался, когда Пустырник сказал, что поход будет. И не он один, конечно. Все, потерявшие близких от действий Орды, — а таких было немало и в Прокопе с Киселёвкой, и в Заринске с окрестностями, — бурно приветствовали план мести.

Конечно, нашлись особо осторожные, которые говорили, что никуда идти не стоит, а лучше сидеть тихо. Но они оказались в меньшинстве. Большинство горело желанием отплатить гостям их же монетой.

Хотя в основном поход предполагался разведывательным. Ну и для того, чтобы освободить уведённых в полон. Однако в это мало кто верил. Похоже, их всех уже списали со счетов. И Младшего это бесило.

Назывался поход рейдом. Или «ответкой».

Конечно, «Сибирь», как первоначально хотели назвать отряд «Йети», не собиралась захватывать всю территорию, подконтрольную Орде. И даже её столицу и главные города. О её границах точных сведений не было, несмотря на допросы пленных (некоторые из них умерли, ничего не сказав, но у других язык развязался быстро после самых простейших «приёмов», которые они любили проделывать с другими, но на своей шкуре испытать были не готовы). Хотя ясно, что это десятки тысяч квадратных километров. То есть не меньше, чем всё, что контролировалось Заринском даже номинально в лучшие годы. При этом власть Орды, судя по всему, номинальной не была. Существовали дороги, платилась дань, шла какая-то торговля и перемещение грузов. Всё это было ясно уже после допросов и просмотра нескольких захваченных карт и документов, очень скудных и схематичных.

Планов кампании было два. Один, который поддерживал Пустырник, предполагал двигаться на запад до самого Урала, не вступать в крупные столкновения с форпостами «сахалинцев». Только захватывать «языков» вдали от поселений и при острой необходимости — припасы. Соблюдать максимальную скрытность. А у новых пленных пытаться узнать как можно больше про то, где содержатся угнанные сибиряки. Почему-то Пустырнику казалось, что их не могли увезти далеко, на Волгу. Мол, это нерационально. Его поддерживали все, чьих близких увели в рабство.

Но некоторые сомневались, что стоит идти так далеко. В основном это были те, которые лично никого из близких не потеряли. Или потеряли их убитыми, а не угнанными. Так мыслили и Красновы, братья погибшей Киры. Они говорили, что спасать уже некого или невозможно. Что надо найти любой крупный аванпост Орды и разрушить его до основания. Крепость, войсковой лагерь, центр снабжения — неважно. Главное, чтобы он имел отношение к их армии, и там была стоящая добыча. Свалиться как снег на голову. Убить всех ордынцев, чтобы никто не унёс новости. Забрать компенсацию за моральный ущерб. Но главное — уничтожить как можно больше врагов. И хотя очень соблазнительным было оставить свидетельство, что это расплата за то, что Орда сделала в Заринске и бывшем Кузбассе, но даже примитивной хитрости братьев-фермеров хватало на предложение вывести ордынцев на ложный след. «Мало ли кто напал. Может, какие-нибудь ненцы или нанайцы».

Они предлагали сделать большой крюк по пустым землям и появиться в предгорьях Урала с севера или с юга. Чтобы никто не узнал, откуда пришла смерть, и не связал внезапный набег с Сибирью. Рассылать двойки разведчиков в разные стороны, входить в нейтральные поселения, опрашивать путников. И атаковать первую же слабо укреплённую точку «сахалинцев» на пути.

Вот таким бесхитростно-глупым и по-варварски наивным был второй план, который тогда виделся Красновым вершиной тактического и стратегического мастерства. Но только с высоты их жизненного опыта, который не шёл дальше выращивания свиней или картошки.

А теперь они все мертвы, вот куда этот путь их завёл. Хотя, может, кто-то ещё жив и до сих пор расчищает дороги или валит лес во славу Уполномоченного Виктора под Саратовом или Самарой. Младший эти города-призраки постоянно путал.

Ему повезло чуть больше. Он вроде бы свободен. Хотя в душе не осталось ничего, кроме злобы и горечи. И даже возвращаться… даже если бы это было так же просто, как раньше… не к кому и незачем.

Младший вспомнил, как оказался в Питере. Как его поймали, допросили, чуть не повесили. И как он сумел сначала заслужить право на жизнь, а потом показать и свою полезность.

Вряд ли он понравился допрашивавшему его офицеру (это был Артём Петрович Тузовский или Туз, но он тогда об этом не знал) — как человек. И слава богу! Только сто древних долларов всем нравились, раз попали в крылатое выражение. Да ещё