Двуликий Янус. Спорт как социальный феномен. Сущность и онтологические основания - Алексей Передельский

Одним из наиболее выдающихся сторонников подобной точки зрения являлся (по его собственным публичным признаниям и заявлениям) сам основатель современного олимпийского движения Пьер де Кубертен, утверждавший, что «новое олимпийское движение должно стать религией со своей церковью, догматикой и культом» [Кубертен П., 1946; с. 431].

Не чужды религиозно-мифологической концепции современного профессионального спорта и другие известные философы и спортсмены, например Ганс Ленк. Хотя следует отметить, что Ленк довольно далек от позиции религиозной радикальности в трактовке данной темы и выступает скорее даже не за секуляризированную спортивно-культовую форму, а за внерелигиозное символическое мифотворчество в сфере философской идеологии профессионального спорта [см.: Ленк Г., 1997].

Наряду с соответствующим образом тенденциозно ориентированными, но при этом вполне умеренными по своим взглядам авторами, обращают на себя внимание весьма и весьма полемичные (в силу своего крайнего радикализма) точки зрения по рассматриваемой теме. Особенно подобный радикализм, на наш взгляд, характерен для группы относительно молодых авторов, настроенных решительно и критично. Сжато и обобщенно их кредо выражено, к примеру, в небольшом аналитическом материале нашего отечественного ученого А. В. Кыласова [см.: Кыласов А. В., 2009].

Кыласов комментирует известные религиозные призывы Пьера де Кубертена в двух плоскостях:

– религиозной, противопоставляя христианство и «язычество»;

– политической (в контексте подготовки к XI Олимпийским играм в столице нацистской Германии 1936 г.).

Оба избранных А. В. Кыласовым фокуса рассмотрения темы в определенной степени фактологически и теоретически обоснованны, но несмотря на это, достаточно дискуссионны, что мы и попытаемся доказать сначала кратко и тезисно, затем более развернуто и фундаментально.

Подобное развернутое (да и краткое) доказательство неизбежно должно выйти за рамки чисто философски-умозрительного анализа. Оно, по нашему мнению, должно опираться не только на философские сентенции, но и на подтверждающие, детализирующие их исторические сведения, материалы из области политологии, культурологи, религиоведения. Поэтому мы (надеемся, что с достаточным основанием) предпочитаем позиционировать свой авторский подход к теоретическому исследованию темы религиозно-политического институционального оформления спорта как научно-философский.

Для начала обратимся к небольшой работе А. В. Кыласова «Религиозная сущность Олимпизма или культурно-религиозная сущность Олимпизма» [см. там же].

С явным возмущением комментируя официальные высказывания и обращения Пьера де Кубертена, отражающие стремление последнего создать из олимпийского движения новоявленную «религию атлетов», Кыласов справедливо признаёт, что Кубертен «не дал ей сколько-нибудь четкого определения», поскольку сам «судя по всему, не имел явного представления о будущем восприятии Олимпизма». Однако автор рассматриваемого материала упоминает, опять же совершенно справедливо, что попытка сакрализации Олимпизма была поддержана Гитлером именно в виде реставрации языческого культа (строительство Церкви Спорта в Берлине с символом орла и свастики). Также Кыласов акцентирует внимание на двух моментах:

– на попытке основателя современного Олимпизма «ввести (по образцу древней Греции) “олимпийский” отсчёт времени»;

– на том обстоятельстве, что «языческий и оккультный характер устройства античных игр» якобы привел к изданию императором Священной Римской империи Феодосием I в 394 г. н. э. прохристианского указа, запретившего проведение Игр [см.: там же].

На основании вышеприведенных и других аргументов А. В. Кыласов предложил свою собственную реконструкцию «четкого определения» «религии атлетов» как «современной разновидности общественного сплочения, основанного на идолопоклонстве и культе героев. Опираясь на светскую, телесно-материальную основу, – считает Кыласов, – Кубертен реставрировал мифологию древних греков, создал гражданскую религию с верой в Олимпийские идеалы, снабдив её символикой, ритуалами и социальными институтами». «Отсутствие высшего существа в культе Religio athletae, – завершает свой анализ А. В. Кыласов, – позволяет сделать заключение о синкретизме, свойственном вере в идеалы олимпизма, что не мешает адептам RA сохранять свою принадлежность к любым другим формам вероисповедения» [см.: там же].

В чем-то (но далеко не во всем) соглашаясь с заключительными выводами А. В. Кыласова, мы вынуждены обратить внимание на недостаточно достоверный характер многих использованных им аргументов, частично разрушающий его доказательную конструкцию и логически «подвешивающий» главный тезис о религиозно-светской сущности «религии атлетов», якобы противостоящей духу христианской религии. Сам автор рассматриваемого материала по каким-то причинам не сформулировал данный тезис в явном виде, но подал его концептуально, а также выразил в следующем риторическом вопросе: «Но не была ли в этом случае приверженность Кубертена христианским ценностям показной, не служила ли она прикрытием для какой-то иной религиозной или псевдорелигиозной трактовки возрождения Игр?» [там же].

Если бы А. В. Кыласов был знаком, например, с материалами нашей диссертации на тему «Церковь в политической организации общества» (защищенной в 1989 г.) и с диссертацией П. В. Нестерова на тему «Античные Олимпийские игры в период упадка Олимпии как отражение древнегреческой идеологии и педагогики (IV в. н. э.)», к сожалению, защищенной через год после «выхода в свет» статьи Кыласова, возможно, его концепция бы изменилась или аргументы были бы более точными и достоверными. А так следует сказать следующее.

1. Даже косвенную версию о якобы «нацистских» пристрастиях Пьера де Кубертена нельзя строить на факте политической заинтересованности Гитлера в проведении Олимпийских игр в Берлине, причём нельзя как в светском, так и в религиозном смысле. Гитлер (как Сталин и другие высшие политические руководители ведущих европейских держав в 1930-е годы) сделал ставку на политическую (предвоенную) модель или схему развития спорта с целью на её базе усилить свою авторитарную власть и перейти от авторитарного к ещё более жесткому политическому режиму. Режиму, базирующемуся на расистском культе «сверхчеловека» или «истинного» человека и четко ориентированному на внешнюю военную агрессию под лозунгом борьбы за жизненно важные территории. В этом чисто политическом смысле статус центра мирового спортивно-агонального движения Гитлеру был крайне важен.

В религиозно-политическом смысле Гитлеру было совершенно всё равно, к какому вероисповеданию тяготел Кубертен и его последователи. Гитлер возрождал культ вождей и императоров, индивидуальный тотемизм чисто «под себя». Отсюда его интерес к подобной символике и атрибутике. Предпочтительное отношение фюрера к христианству или к язычеству стояло далеко не на первом плане: Гитлер приветствовал любую церковь при условии, что она будет кричать «Хайль, Гитлер!». Пример – Униатская церковь. Христианство в лице официального Ватикана (и тем более его либерально-демократического крыла) нацистов раздражало своей осторожной, а иногда и нелояльной позицией. Однако нацисты старались опираться на «пастырей». Олимпийские пастыри исключением не являлись – это были просто идеологические марионетки – попутчики. Ни о каком равноправном и долгосрочном альянсе с ними речь у нацистов никогда не заходила.