Политические режимы и трансформации: Россия в сравнительной перспективе - Григорий Васильевич Голосов

Эту мысль можно проиллюстрировать путем анализа двух случаев, которые уже рассматривались в этой книге, однако теперь стоит несколько сузить фокус. Наиболее радикальную версию такого развития событий дает нам португальская революция 1974 года, которая была, по сути, военным переворотом. К власти пришли Движение вооруженных сил и созданный им орган, Революционный совет. В составе Ревсовета на первых порах были некоторые военные, настроенные достаточно умеренно. Однако задавала тон радикальная группа, которая была готова к тому, чтобы полностью порвать с прежним режимом и отвести ведущую роль в политическом руководстве силам, которые при прежнем режиме находились по отношению к нему в оппозиции, зачастую непримиримой.

Так и произошло при формировании нового правительства, в котором никого, кроме бывших оппозиционеров, не было, причем видную роль играли коммунисты и социалисты, только что вышедшие из глубокого подполья. В течение длительного времени у власти в Португалии сосуществовали Ревсовет, который состоял исключительно из военных и определял общее направление переходного периода, и состоявшее из бывших гражданских оппозиционеров правительство. Для группы военных, которая занимала в составе Ревсовета ведущие позиции, такая конфигурация была вполне благоприятной. В частности, она способствовала тому, что эта группа смогла довольно быстро маргинализировать сначала правую фракцию внутри Движения вооруженных сил, а затем и наиболее радикальных, прокоммунистических офицеров.

Гораздо менее щадящий во всех возможных отношениях вариант развития событий продемонстрировал Судан после свержения персоналистской диктатуры в 2019 году. Там вскоре после переворота (который, впрочем, был похож на революцию куда больше, чем португальская Революция гвоздик) был создан выполнявший функции главы государства Суверенный совет, состоявший, в пропорции примерно пятьдесят на пятьдесят, из силовиков и представителей основной оппозиционной коалиции, Альянса за свободу и перемены. В новое правительство вошли в основном члены Альянса, однако руководящая роль Суверенного совета при принятии основных управленческих решений была оговорена с самого начала.

В отличие от португальских революционеров, лидеры переходного совета – глава Вооруженных сил Абдель Фаттах аль-Бурхан и лидер формирования «Силы быстрого реагирования» Мухаммад «Хамидти» Дагло отнюдь не были приверженцами демократии и принимали демократическую перспективу, судя по всему, без особого энтузиазма, просто в силу прагматических соображений. Многочисленные конфликты между военной и гражданской частями Суверенного совета в октябре 2021 года привели к роспуску этого органа и к удалению бывших оппозиционеров из правительства. Однако уже через месяц военные отыграли назад, и процесс трансформации возобновился. В 2023 году он был прерван вооруженным конфликтом между силами аль-Бурхана и Дагло, в котором гражданские политики могут занимать лишь выжидательную позицию.

Суданский вариант, который в России кажется чуть более вероятным, чем португальский (притом что оба выглядят на данный момент достаточно фантастическими), свидетельствует о колоссальных требованиях, которые процесс демократизации предъявляет к договороспособности сторон. С одной стороны, речь идет о том, чтобы свести в рамках единой системы управления людей, которых вся их политическая предыстория привела к глубокому взаимному недоверию и, возможно, даже личной ненависти. С другой стороны, и это даже более важно, основные группы оппозиции должны не только принять этот вариант, но и смириться с тем, что какие-то из них от него выиграют гораздо больше, чем другие. Однако это – обычные дилеммы переходных политических процессов, которые очевидны в общем виде, но с трудом поддаются более конкретному прогнозированию. Порой эти процессы порождают самые причудливые конфликты и альянсы.

При всех колоссальных различиях между португальским и суданским вариантами развития событий, между ними есть очевидное сходство, состоящее в прямом допуске бывшей оппозиции к государственному управлению. Это позволяет привести процесс перехода к демократии к формированию «дорожной карты» политических преобразований, то есть их детализованного плана, а также с исполнением этого плана. На возможном содержании «дорожной карты» в России нам еще предстоит остановиться, но сейчас нужно вернуться к разговору о требованиях оппозиции в менее благоприятных для нее условиях.

Поэтому рассмотрим гипотетические варианты, при которых конфигурация власти изменится, не меняя базовой характеристики режима как автократии. Такие варианты можно было бы назвать «сценариями», но лишь с минимальной долей точности. Точнее говорить о вероятностях. Вероятность перехода России к новому (то есть центрированному вокруг другого верховного лидера) персоналистскому режиму, партийной автократии или консолидированному военному режиму – чрезвычайно низкая. Так же я оцениваю и вероятность того, что в стране не останется вообще никакой эффективной центральной власти, что обычно обозначают словосочетанием «распад России».

Весь спектр вероятностей после смены нынешнего режима можно представить в виде кривой нормального распределения, которая известна многим читателям если не из школьной программы за одиннадцатый класс, то из обширной публицистической литературы, посвященной некоторым особенностям российских выборов. Маловероятные варианты, возврат к консолидированному авторитаризму и стремительный переход к демократии, можно расположить на краях этой кривой. Чем ближе к центру диаграммы, тем выше вероятность, а в центре, как я полагаю, находится другой вариант. Он состоит в том, что на смену Путину придет группа политиков, которые и ныне входят в высшие эшелоны власти. В составе этой группы значительную роль будут играть главы тех или иных силовых структур. Людей, мотивация которых в значительной степени определялась бы желанием покончить с автократией и вернуть развитие страны на нормальные рельсы, в ней будет мало, если вообще будут.

Не приходится особенно рассчитывать ни на появление политика класса Адольфо Суареса, который возглавил уникально безболезненный переход к демократии в Испании в 1970-х годах, ни даже на то, что нам снова явится кто-то вроде Михаила Горбачева. История скупа на подобные подарки. Скорее всего, новая правящая группа будет состоять из силовиков с отнюдь не идиллическим прошлым, а также «технократов», без которых силовики просто не смогут управлять. Некоторых из этих «технократов» можно будет идентифицировать как системных либералов, но к другим слово «либерал» не будет применимо ни в каком возможном виде. Это просто технически грамотные управленцы. По мере развития событий взгляды этих людей могут претерпеть неожиданные изменения, способные удивить самых информированных наблюдателей, но такие трансформации произойдут не сразу. Разумно исходить из допущения, что на первых порах никто из них не будет рассматривать демократизацию как свою цель.

Цель любой неконсолидированной диктатуры – а режим, о котором мы говорим, можно будет определить именно так – состоит в том, чтобы, в оптимальном для лидеров режима случае, остаться у власти, а в пессимистическом, но допустимом варианте – уступить ее, получив гарантии личной безопасности и сохранения всего нажитого тяжким государственным трудом для себя и для своего потомства. Достижение этой цели не будет гарантированным. Это руководство, при всем желании выглядеть всесильным, будет политически слабым. Его слабость станет следствием серьезных угроз, с