Акула пера в СССР - Евгений Адгурович Капба

гигантов, иногда — по собственной воле, иногда — по указке… А тут — из какого-то «Маяка» материал берет аж «На страже Октября»! И журнал всесоюзный, охотничий! А там ведь и гонорары не чета районным!

А еще — клад нашел, сволочь контуженная.

Я улыбался всем так широко, как только мог. Пожимал руки знакомым, вежливо кивал незнакомым. Память Геры Белозора иногда сбоила, а иногда подсказывала: это Артемов из «Петрыкауских навин», это — Анжелика Федоровна из мозырского «Жыцця Палесся», а этот — местный, гомельский пижон Дима Тужик, «Гомельская правда». И так далее.

С кем-то из них у Белозора отношения были не очень, с другими — очень даже. Журналистская братия порой встречалась на семинарах, курсах или событиях областного уровня и активно общалась — так что плюс-минус каждый имел представление как обстоят дела у коллег по цеху в том или ином районе.

Вера Павловна перехватила меня у самой лестницы:

— Товарищ Белозор? Вы к нам как добирались?

— Дизелем, дизелем, товарищ Уханова. Скромно, по-пролетарски…

— Да-да-да… Пойдемте ко мне в кабинет, поставите свой портфель, я вас чаем напою… Начинаем через двадцать минут, так что время у вас есть.

Она что, и вправду взяла меня под крылышко? Я, что ли, теперь — ее креатура?

Дом печати не поражал размахом. Трехэтажный, довоенной еще постройки, в очень приятном месте: на площади Ленина, рядом с драмтеатром и парком имени Луначарского. Здесь были паркетные полы, деревянные перила на лестницах, картины из жизни революционеров, партизан и подпольщиков — на стенах — и высокие потолки с лепниной и хрустальными люстрами.

В секции ОБЛЛИТа было всего три кабинета, и у Веры Павловны — самый маленький. И в нем сидел некто: солидный, толстый мужчина с двойным подбородком. Он перебирал какие-то бумаги и жевал губами.

— А, Белозор? Садитесь. Хотите карамельку? — он придвинул ко мне вазочку с конфетами. — Возьмите сколько угодно, хоть две. Не возьмете? Ну и зря, а я возьму… Верочка, налей нам чаю, индийского. Да-да, спасибо, можешь быть свободна.

Вера Павловна пискнула и исчезла за дверью. Вот оно как можно, оказывается…

— Мы на тебя поставили, Гера, — он уже начинал меня бесить, — Так что не наделай глупостей. Эта твоя «полевая журналистика» может стать для тебя или трамплином на самый верх, или ямой — о-о-о-очень глубокой. Веди себя разумно, не наговори лишнего — и всё у тебя будет…

— Кхм… Простите, не знаю, с кем имею честь… — я отставил чашку с чаем в сторону, — Я понятия не имею, о чем вы говорите. Поставили, не поставили — я не подставка, чтобы на меня чего-то ставить. Там скоро заседание клуба начнется, хочу послушать коллег. Разрешите?

Я встал и взялся за дверную ручку.

— Ну-ну, Белозор. Молодой, горячий, инициативный… Может быть, из тебя и выйдет толк, если гонор твой дубровицкий не помешает. Вот это тебе во время выступления пригодиться, лови! — он швырнул мне что-то, и я поймал инстинктивно.

Вот ведь гад! Швыряться бутылкой «Боржома» — это просто кощунство! Как теперь я ее открою — зашипит ведь и плеснет наружу. Какой мерзкий человечишко…

* * *

Выход я нашел — на столе у президиума тоже стоял «Боржом», и я незаметно подменил одну из бутылочек, чувствуя себя героем компьютерной игры «Как достать соседа». Особенное удовольствие я получил, увидев, что толстый солидный тип уселся как раз напротив заряженной минералки!

Судя по табличке — некто Кучинский, из обкома. Наверное, один из тех влиятельных товарищей, о которых говорила Уханова. Хотя какое дело обкому до такой мелкой пташки, как я? Вопрос непраздный…

Заседание началось, и, честно говоря, я был приятно удивлен. Председательствовал и модерировал редактор «Гомельской правды» — Владлен Родионович Шестипалый. Бодрый такой товарищ лет пятидесяти, уверенный в себе, аккуратно выбритый и подстриженный. Ну, и красноречивый, с широкими жестами хозяина жизни.

Обсуждали вещи практические, не чинясь. Докладчики рассказывали о своем опыте работы: селькором, спецкором, фотокором, с мест звучали вопросы, уточнения. Господи, да одна приятная женщина лет тридцати, ухоженная и хорошо одетая голубоглазая брюнетка, рассказывала нам о невербальном общении, языке тела и всём таком прочем, что было очень модно в мое время! А штатный фотограф «Гомельской правды», худой и веселый дядечка по фамилии Кац, вполне себе доходчиво разъяснял принципы работы со стандартной редакционной фотоаппаратурой, можно сказать — на пальцах. В общем — предки не лаптем щи хлебали!

Потом были вопросы, которые до начала заседания Клуба на бумажках писали начинающие журналисты и присутствующая молодежь — и передавали в президиум. Матерые писаки и акулы пера из ведомственных и областных газет и журналов отвечали на них — запросто, своими словами. Товарищ Кучинский тоже несколько раз брал слово — рассказывал за политику партии и моральный облик советского журналиста.

— Ну что ж, мы, кажется, сказали всё, что могли. Повестка дня с нашей стороны исчерпана… — Шестипалый откупорил «Боржом», налил воды в стакан и вкусными глотками выпил его до дна. — Предлагаю сделать перерыв на полчаса, перекусить, оправиться — и дадим слово товарищам из регионов!

Кучинский, глядя на Шестипалого, сглотнул и потянулся к своей бутылочке. И — о да! — нахреначил себе минералки на рубашку, штаны и пиджак и принялся вытираться носовым платком, матерясь одними губами.

— Перерыв! — хлопнул в ладоши редактор «Гомельской правды».

Журналистская братия живо отреагировала на его предложение и ломанулась прочь из зала — штурмовать туалеты и буфет. А я морально готовился. Ща-а-ас, Чебурашка скажет речь.

* * *

— Текст должен быть интересен читателю, — начал с места в карьер я, — Прежде, чем говорить о высоких материях, нужно убедиться, что нашему читателю вообще интересно смотреть на то, что мы написали!

В зале заметно оживились. Я, черт побери, не стеснялся размахивать рукой, играть интонациями и подпускать в голос эмоций. В бытность мою преподавателем, я называл этот способ работы с аудиторией ужасным термином — «включить Гитлера». Адольф Алоизович был удивительной мразью, но оратором — превосходным. Ну да, нам кажется, что за трибуной он выглядел как маньяк, но сравните его экспрессивный стиль с монотонным бубнением большинства политиков — кого станут слушать? Покойный… То есть — ныне молодой и полный сил Владимир Вольфович Жириновский тоже это умел — с помощью кринжа и экспрессии привлекать к себе внимание.

— Знаете, сейчас на Западе развелось новомодных течений в искусстве: авангардизм, кубизм, леший знает какой еще —..изм! Модно ходить и разводить руками и делать вид, что это великое искусство… Но у меня ко всем этим недохудожникам один