Церковные Соборы в позднеантичной Италии (с хрестоматией) - Андрей Юрьевич Митрофанов

cuius honori studere se dicunt, si Filius degener iudicetur. Sed non est honorificentia boni Patris Filii iniuria. Non potest bono Patri placere, si Filius… degenerasse potius a Patre quam Patrem aequasse credatur»[515] («Давайте спросим Писания, спросим апостолов, спросим пророков, спросим Христа. Чего более? Спросим Отца, к Чести Которого, говорят они, что стремятся, всякий раз когда судится неподлинный Сын. Но почитание Благого Отца не является несправедливым по отношению к Сыну. Не возможно угодить Благому Отцу, если о Сыне мыслят более, как о самозванном по отношению к Отцу, чем равным Отцу»). Амвросий апеллирует к духовной интуиции читателя. Можно определить способ богословствования св. Амвросия Медиоланского как спиритуалистический или даже экзистенциалистский по преимуществу, в отличие от интеллектуального, схоластического в лучшем смысле этого слова способа богословствования, характерного для св. Афанасия Александрийского.

В противовес могущей как будто бы все познать рационалистической диалектике ариан, в полной мере проявившейся в попытках Палладия уклониться от прямых ответов (следует обратиться, например, к двадцать пятой и началу двадцать шестой главы деяний Аквилейского Собора, когда Палладий вначале риторически спрашивал св. Амвросия, умер ли Христос, а затем иронически удивлялся тому, что Амвросий будто бы испугался смерти, и, наконец, отказавшись от Ария как своего пранаставника, многозначительно заключил: «Non consentio» (не согласен)[516], желая как бы поставить точку в обсуждении досаждавшего ему вопроса об онтологическом Бессмертии Сына Божия), никейское богословие св. Афанасия Александрийского и св. Амвросия Медиоланского основывалось не на внешнем раскрытии триадологической проблемы, а на внутреннем мистическом созерцании непознаваемой троической тайны. Как выразил сущность афанасиевского богословского способа постижения Троицы знаменитый католический богослов о. Л. Буйе, «первый новый элемент произведения «Contra Arianos» – и он значителен – это то, что он заставляет нас созерцать божественную жизнь в Самом Боге, до того, как Он нам ее передает. Это созерцание является внушением всего этого открытия, ибо оно заключает глубокие основания радикального разделения между Богом и творением, которое ниспровергает от основания арианские тезисы. Божественная трансцендентность является поистине абсолютной, потому что Бог никак не нуждается в своих творениях: Он обладает жизнью в Самом Себе, и эта жизнь заключается в отношениях, которые Он поддерживает со Своим Словом»[517]. Соглашаясь с о. Л. Буйе, протоиерей Г. Флоровский подчеркивал, что богословие св. Афанасия было принято Всей Церковью еще при его жизни[518]. В этой связи несомненно, что св. Амвросий Медиоланский в конечном итоге являлся именно его продолжателем, ибо как без одного, так и без другого ревнителя истины никейское докаппадокийское богословие, вероятно, не сумело бы достичь той церковной победы над арианством на Западе, венцом которой явился исследуемый Аквилейский Собор.

Как уже было отмечено, содержательная часть дискуссии между св. Амвросием и Палладием, носившая характер справедливого принуждения со стороны св. Амвросия в отношении Палладия отвечать на задаваемые вопросы, касавшиеся тезисов прочитанного отрывка из послания Ария, началась с полемики об Истинности Сына Божия[519]. Затем, как следует из деяний Аквилейского Собора, Палладия пытались заставить отвечать относительно того, признает ли он Сына Божия Бессмертным[520], Благим[521], обладающим Божественной Силой[522], и, наконец, готов ли он признать и исповедать Равное Величие Отца и Сына[523]. Как уже было отмечено, Палладий отвечал, реагируя лишь на угрозы анафемы, причем отвечал уклончиво, отчего дискуссия вскоре превратилась во взаимный обмен цитатами из Нового Завета, служащими к оправданию каждой из сторон. Палладий применял тот же метод защиты, который использовал за двадцать лет до того Авксентий Медиоланский, защищаясь от аргументов св. Илария Пиктавийского. Авксентий также отрицал факт своего знакомства с Арием или его учением, провозглашая, что независимо от него исповедует истинную веру. Впрочем, эта «истинная вера» оказывалась у Авксентия ничем иным как классическим омийством, прикрытым терминологической невнятностью. Авксентий писал, в частности: «…numquam sciui Arium, non uidi occulis, non cognoui eius doctrinam: sed ex infantia quemadmodum doctus est, sicut accepi de sanctis Scripturis, credidi et credo in unum solum Verum Deum Patrem Omnipotentem, inuisibilem, impassibilem, immortalem et in Filium eius unigenitum Dominum nostrum Iesum Christum…»[524] («я никогда не знал Ария, не видел глазами, не был знаком с его учением, но от детства я научен таким образом, как воспринял от святых Писаний, я верил и верю в единого одного Истинного Бога Отца Всемогущего, невидимого, не подверженного страстям, бессмертного, и в Сына его единородного Господа нашего Иисуса Христа»). Палладий на Аквилейском Соборе завел спор в тупик, также как и некогда Авксентий, уклоняясь от обсуждений проблемы единосущия, подобия и троичности Божества.

По-видимому, тот факт, что дискуссия в указанный момент заседания зашла в тупик, почувствовал и Максимин – арианский комментатор деяний Аквилейского Собора, ибо он, истолковывая этот этап заседания, прекратил детальный разбор реплик участников прений. Далее «Автограф Максимина», как назывался этот памятник в русской историографии, содержит отвлеченную богословскую критику никейского богословия. Как писал Максимин, комментируя деяния Аквилейского Собора: «Si quis uult legere sequentiam, quam abrupte et stulte prosecuti sunt, legat intus in plenario qui in hoc ipso corpore et inueniet quod rectum est sanctum Palladium prosecutum fuisse»[525] («Если кто-либо желает читать продолжение, которое продолжили необдуманно и нелепо, пусть читает полностью в целости, и пусть обнаружит, что святой Палладий последовал тому, что правильно»). После данного объяснения Максимин высказал некоторые богословские положения, позволяющие выявить дальнейшую реакцию ариан – сторонников Палладия на обсуждавшиеся Аквилейским Собором триадологические проблемы. Данная реакция вполне объяснима, если учитывать мировоззренческие основы взглядов Палладия, а также арианства конца IV столетия, рассмотренные выше. Максимин так богословски характеризовал воззрения оппонентов Палладия на Аквилейском соборе: «Nam hi ideo paria de Filio exigebant, quae audire aestimantes etiam et de Spiritu Sancto similia interrogarent. Quod quidem nefas est cogitare, tres pari aequalitate sine initio, tres sine origine, sicuti ipsorum libellus perfidiae testatur, aut iterum tres inresolutos, quod utique Sabelli continet perfidia»[526] («Ибо они настолько равное исследовали о Сыне, что спрашивали, чтобы услышать подобное, думая также и о Святом Духе. Что ведь и помыслить является беззаконием, что существуют Три с одинаковым равенством, без начала, Три без происхождения, также как и их книга нечестия свидетельствует, или вновь, что существуют Три Неразделимых, что, непременно, содержит нечестия Савеллия»).

Максимин прибегнул к излюбленному доводу ариан – сравнению никейского вероучения с модалистической доктриной, изложенной в III столетии римским пресвитером Савеллием. Похожим образом действовал, например, арианский историк Филосторгий, рассматривавший в качестве единомышленников столь богословски различных между собой сторонников