Исчезнувший фрегат - Хэммонд Иннес

Карлос поднялся на ноги. Судя по всему, ему не сказали, кто такой Айан.

— Карлос Боргалини, — сказал он, протягивая руку.

Айан не обратил на нее внимания.

— Я знаю, кто ты такой. Я задал тебе вопрос.

Очаровательно улыбаясь, он принялся объяснять.

— В Ушуайе! Почему в Ушуайе?

— Марио говорил, вы поймете.

— Марио? Вы имеете в виду нашего друга Коннор-Гомеса, ну, то есть Ангела?

Айан пару секунд пристально на него глядел, затем обернулся к Айрис:

— Дайте мне кофе, бога ради. Утро было ужасным.

Он не пояснил, почему оно было ужасным, но Нильс уже успел мне рассказать, что он рано пришел на борт «Айсвика», взял какие-то бумаги из своего портфеля, лежащего под замком в ящике позади штурманского стола, после чего ушел в город, где нашел человека с факсимильным аппаратом.

— Да, и снегоход по ошибке выгрузили в Рио-Гальегос бог знает с какой стати. Пришлось и это тоже улаживать.

К моему несказанному удивлению, он, похоже, был не против того, чтобы начать путь, сначала направившись к западу, и затем юркнуть в пролив Бигл. А когда я начал ему доказывать, что неразумно высовываться в Тихий океан и потом заворачивать к мысу Горн только лишь из-за того, что Коннор-Гомес хочет сесть на корабль в Ушуайе, а не в Пунта-Аренас, он оборвал меня, сказав, чтобы я не лез не в свое дело.

— Это мое дело, — раздраженно возразил я. — Неопытный экипаж…

— Закройте рот, в конце концов!

Он схватил меня своей стальной клешней и, вытянув шею вперед, уставился на меня ледяным взглядом:

— Делайте свою работу, а я займусь своей. Мы подберем его в Ушуайе, если он так хочет.

— Хотите сказать, что он персона нон грата здесь, в Чилийском порту?

— Я же вам сказал, не лезьте не в свое дело. — Стальные пальцы впились мне в руку. — О’кей?

Он выдержал паузу, затем отпустил меня, и его лицо смягчилось улыбкой.

— Есть и хорошая новость: «Антон Варга» прибывает около пол-одиннадцатого. К полудню выгрузят ваши новые паруса.

Айрис подала ему кофе, и он уселся.

— Первым делом запишем все наши грузы и разложим по местам. Потом можете приступать к проверке парусов. Карлос будет вам помощником.

Парень оказался на удивление дельным. Он хоть и выглядел женоподобным, но энергии в нем было хоть отбавляй. К тому же он был достаточно смышленым. Он мгновенно выучил предназначение всех канатов, так что весь оставшийся день, когда все припасы и материалы были разложены по своим местам в зависимости от порядка их использования и я смог приступить к парусам, стало ясно, что ему можно доверить значительную часть работы с концами и лебедками, пока мы их поднимали один за другим, проверяя, насколько это возможно при ветре, приходящем к нам из-за носа сухогруза, пришвартованного у нас за кормой.

Оказавшись, таким образом, в его обществе, я воспользовался возможностью попытаться выяснить его связи с семейством Коннор-Гомесов. Скорее всего, второй такой же шанс мне уже не представится, поскольку, когда мы все семеро, а с ним нас будет восемь человек, станем жить бок о бок на борту, уединение станет недостижимой роскошью. В первую очередь меня интересовало его родство с Айрис и причины его явного намерения примкнуть к экспедиции. Вспоминая выражение его лица, когда он глядел на нас через потолочное окно «Катти Сарк», я склонялся к мысли, что между ними что-то должно было быть.

Сперва я попробовал спросить его прямо:

— Ты родственник Айрис, я так понимаю?

Но он лишь рассмеялся.

— Такая вот родственница, убежала, притворившись мертвой, и оставила меня греть нары.

Ничего толком я от него не добился, а когда я спросил его, в каких связях он состоит с семьей Коннор-Гомес, он ответил, что если Айрис до сих пор мне этого не рассказала, то он быстрее умрет, чем сам об этом скажет.

Позже я попытался применить иную тактику, похвалив его за сноровку, с которой он управлялся с хитросплетениями такелажа «Айсвика», и предположив, что у него, видимо, был хороший учитель.

— Самый лучший, — сказал он с сияющими глазами.

— Кто же он?

Он взглянул на меня настороженно.

— Марио, конечно.

— Марио? Какой Марио?

— Марио Боргалини.

Но когда я спросил его, отец ли ему Марио Боргалини, он пожал плечами и отвернулся, бормоча:

— Я не знаю, кто мой отец. Знаю только, что я Боргалини.

Он произнес эту фамилию едва ли не надменно, как будто гордился тем, что он — Боргалини.

— Хочешь сказать, ты не знаешь, кто твои родители?

— Нет, этого я не говорил. Мою мать зовут Розали. Она певица. В основном поет под гитару. Необыкновенная женщина, очень страстная.

Его глаза лучились при этом теплотой.

— И она очень красивая, даже сейчас, хотя ей было уже за сорок, когда я родился. И очень талантливая, — прибавил он. — Вы не слышали, как она поет? Розали Габриэлли. Все эти записи…

— Да, конечно.

Я вспомнил рекламу в магазине Кингс-Линна. То была музыка не в моем вкусе, но я смутно припомнил лицо ярко выраженной цыганской наружности с широко открытым белозубым ртом и черными как смоль волосами. Значит, то была его мать. Женщина, которая непродолжительное время была женой Хуана Коннор-Гомеса. А Марио — первое имя Ангела Коннор-Гомеса.

— Это Ангел научил тебя ходить под парусом, Ангел Коннор-Гомес, верно?

Он кивнул, снова отворачиваясь.

— Дома мы всегда зовем его Марио.

— Значит, он твой сводный брат.

Иначе быть не могло, поскольку Розали Габриэлли и его мать тоже.

— Наверное. Поднять фишерман[119]? Его испытываем следующим?

— Ты часто с ним встречался?

— С Марио? Нет. Я с ним мало виделся.

Он сказал это едва ли не раздраженно.

— Только в тот год, на каникулах. Я был школьником, он тоже был учеником в каком-то смысле, в Escuela Mecánica. И мы тогда, конечно же, часто уезжали из дому в Буэнос-Айресе. Мы колесили по всей Америке из-за выступлений матери.

— Сколько тебе было лет, когда он научил тебя ходить под парусом?

— Четырнадцать, кажется. А что?

Это возраст особой восприимчивости, и у меня возникли недобрые подозрения насчет их взаимоотношений.

— А что же Айрис? — спросил я. — С ней ты виделся?

— Нет, конечно. С какой еще стати?