На скалах и долинах Дагестана. Перед грозою - Фёдор Фёдорович Тютчев

Так прошло недели две, и в течение всего этого времени жизнь Темирязева (лихой кабардинский князь был не кто, как он) висела на волоске. Каждый день в Гимры прибывали новые и новые волонтеры, среди которых могли легко найтись люди, знавшие в лицо Темирязева или кого-либо из его самозваных узденей, и тогда страшно подумать, какие муки ожидали его. Горцы, вообще жестокие к своим врагам, с изменниками, злоупотреблявшими их доверием и гостеприимством, поступают особенно беспощадно и подвергают неслыханным истязаниям.

К большому для него счастию, на этот раз у Темирязева среди всех собравшихся в Гимрах джигитов не нашлось ни одного знакомого.

Наступил день, назначенный к выступлению в поход. Шумно и в беспорядке тронулись полчища Кази-муллы. Впереди, джигитуя и стреляя в воздух, в упоении неистового восторга неслась молодежь. Наибы и старшины сурово и важно ехали перед своими отрядами, белобородые муллы торжественно везли зеленые и черные значки. За конными следом, нестройными массами валила пешая рать, бедно одетая и плохо вооруженная. За аулом, на остром выступе скалы, возвышавшейся над дорогой, стоял сам Кази-мулла, верхом на белом как снег иноходце, окруженный наибами и самыми приближенными мюридами. Нахмурив брови и сжав губы, имам пристально смотрел на проходившие мимо него толпы, и на его бесстрастном, как бы окаменелом лице никто бы не угадал волновавшие его чувства.

— А где кабардинский князь? — спросил Кази-мулла, не видя своего гостя.

— Он заболел сегодня ночью, — отвечал стоявший ближе всех Шамиль, — и остался дня на 2–3 в ауле. Он просил передать тебе, имам, чтобы ты о нем не беспокоился. Послезавтра, по его расчету, должен прибыть его отряд, и тогда князь вместе с ним поспешит за тобою вдогонку.

— Пусть поступает, как знает, ему виднее, — пробормотал имам и, съехав осторожно с вершины, на которой стоял, резвой иноходью помчался вперед, к голове колонны. Наибы и мюриды блестящей и грозной толпой последовали за ним.

С уходом полчища Кази-муллы Гимры опустели, в ауле остались старики, женщины и дети под охраной небольшого числа джигитов.

Целый день пролежал князь на полу занимаемой им сакли, и только к вечеру ему стало настолько лучше, что он мог выйти и посидеть около сакли.

Самого хозяина и двух его сыновей не было, они ушли в поход. В сакле осталась жена хозяина, ее дочь, красавица Кэримат, старый дед и несколько человек рабочих.

С самого приезда князя в их дом Кэримат почувствовала к нему невольное влечение, он ей чрезвычайно нравился, но, к большой ее досаде, князь на нее не обращал никакого внимания.

Это было тем обиднее, что во всем ауле Кэримат могла по справедливости назваться самой красивой девушкой. Среднего роста, стройная, с большими, как у лани, глазами, длинными волосами, заплетенными в косы, она ко всему этому обладала изумительной грацией и красивой ловкостью во всех движениях.

Войдя на двор тихой, колеблющейся походкой, больной князь оглянулся и, увидев Кэримат, с ласковой улыбкой обратился к ней:

— Роза Гимрийского аула, радость очей моих, от болезни во мне все перегорело внутри и чрез то я чувствую страшную жажду; прошу тебя, принеси мне кислого молока с холодной водой.

— С радостью, славный князь, сейчас принесу, — отвечала девушка и пошла в саклю за молоком. Когда она вышла, князя во дворе не было. Поглядев во все стороны, Кэримат увидела его сидящим в нескольких саженях от сакли, над обрывом, на берегу ручья, вокруг которого рос густой виноградник. Девушка, осторожно неся в руках плоскую чашку с питьем, направилась к гостю.

— На, пей, князь, и будь здоров, — произнесла она, подавая ему питье. Тот взял чашку обеими руками и с жадностью припал к ее краям. Он пил долго, с длинными остановками, и только тогда возвратил чашку, когда она оказалась пустою.

— Спасибо тебе, веселая птичка, — поблагодарил он девушку и вдруг неожиданно добавил: — Скажи, Кэримат, кто из джигитов тебе больше всех по сердцу?

— Все одинаковы, — возразила девушка. — Кэримат еще не выбрала господина своему сердцу.

— Будто бы? — ухмыльнулся князь. — А я думал, что у такой красавицы давно уже есть достойный ее жених. Или, может быть, ты хотела бы в Турцию, в гарем какого-нибудь знатного паши?

— Мой отец богат, — гордо ответила Кэримат, — и турецкие деньги ему не нужны.

— Тем лучше, — отвечал князь. — Турки и так много отнимают у нас красавиц, а наши красавицы нам нужны.

В последних словах Кэримат послышался какой-то намек. Сердце ее усиленно забилось, она особенно ласково подняла на князя свои прекрасные глаза и тихо ответила:

— Кому нужно, пусть ищет.

— Вот я и ищу, — сказал князь, подымаясь с камня во весь рост и своей высокой фигурой заслоняя Кэримат со стороны сакли.

Солнце закатилось, и сразу, как это бывает на юге, наступила ночь. Молодые люди стояли в тени густого кустарника, и со двора сакли их не было видно. Кругом была тишина.

— Кэримат, — заговорил вдруг князь, — что бы ты ответила, если бы я предложил тебе занять место хозяйки в моей сакле?

Девушка вспыхнула и вся затрепетала от восторга. Богатый кабардинский князь был желанный муж для простой чеченки, хотя и дочери богатого отца. Едва сдерживая свое волнение, опустив головку, она дрожащим голосом прошептала:

— Я раба своего отца, ты это знаешь, князь, а потому моей воли быть не может, как велит отец.

— Я и отца спрошу, но мне хочется знать, люб ли я тебе?

— Люб, — чуть слышно прошептала девушка и в ту же минуту почувствовала на своей голове мягкое плотное одеяло. Она хотела крикнуть, рвануться, но было поздно. С быстротой молнии чьи-то сильные руки крепко и плотно закутали ее всю, туго стянули руки и ноги, подняли, понесли. В следующее мгновенье Кэримат почувствовала себя переброшенною через седло, и затем они помчались.

Когда весть о благополучном возвращении Темирязева, притом не одного, а с украденной им из Гимров чеченкой, разнеслась по нашему отряду и достигла князя Нико, он совершенно растерялся. Княгиня, только теперь узнавшая про заключенное между ее мужем и Темирязевым пари, горько рыдала. Принимая во внимание бешеный характер Нико, можно было ожидать с его стороны какой-нибудь безумной выходки. Озабоченные всем этим офицеры из числа более благоразумных решили пойти к Темирязеву и поговорить с ним.

Тот встретил их, весело улыбаясь.

— Вперед вижу, зачем вы пришли! — крикнул он, увидя входящих. — Князь пардона просит?

— Нет, князь пардона не просит, мы сами пришли поговорить с тобой и