Песнь копья - Илья Крымов

— Leykiell, ako arn’aykete Im’liehe nikvi feram prime vaveran toyn[37].

Те, что пахли не как люди, прошли дальше, к Тильнаваль, слышались голоса, возня, пререкания, — ненавистные перчатки спасли её от волшебного мороза, — а обратно двигались уже трое.

Его тело немного оттаяло, — тепло расходилось от золотой цепи, лежавшей на плечах. Вот согнулись пальцы, задрожали, выпрямляясь ноги, с мучительной болью он овладел спиной, застонал. Стон переродился в рык, охотник сорвался с места, высадил дверцу и бросился по узкому проходу к лестнице наверх.

Первый эльф тащил упиравшуюся женщину к свету, второй подталкивал её в спину, остриём агирака[38].. Услышав быстрые шаги, он обернулся, вскинул клинок и успел вонзить его Клеменсу в грудь, когда тот набросился и повалил врага на доски. Охотник ощутил боль, но не стал с ней считаться, вцепился в горло нелюдя, сжал пальцы до хруста и прервал бессмертие. Он вырвал из себя оружие, взлетел вверх по лестнице и ослеп на миг.

Солнечный свет отражался от белоснежного ледяного ковра мириадами бликов, поодаль в пятне алого лежал труп Панкрата, который не поддался морозным чарам. Ещё Клеменс увидел Тильнаваль в окружении эльфов, — воинов с холодными, бездушными глазами.

Это всё, что он успел, прежде чем лишился головы.

///

Саутамара, стоявший над люком, взмахнул саблей и снёс человеку голову. Удар был нанесёт безукоризненно, воронённый клинок отделил череп у основания затылка, оставив шею невредимой. Безвольное тело рухнуло обратно во тьму, голова смешно поскакал по ступенькам вслед. Тильнаваль, которая видела это, с грустью прикрыла глаза, но испытала ещё и облегчение. Этот смертный был не худшим из всех, он заслужил лёгкой кончины, а не предречённых страданий. Кто бы ей даровал такую…

— День полный неприятных неожиданностей, — бросил Бельфагрон, — проверьте.

Один из воинов скользнул вниз, держа в руке агирак и почти сразу вернулся.

— У него на шее артефакт, господин, видимо, религиозный оберег.

— Не прикасайся к этой дряни. — Чародей брезгливо поморщился, словно собираясь сплюнуть, но потом посмотрел на Тильнаваль и улыбнулся одними губами. — Здравствуй, приблудившаяся сестрёнка. Отец спросил у нас намедни, где его дочь. Мы не знали, что ответить.

— Здравствуй, брат, — ответила она, стараясь не давать волю ужасу, который пожирал её изнутри. — Рада тебя видеть живым и здравствующим.

— А уж мы-то как рады, поверь! Саутамар всё время говорит о тебе, о том, как он скучает, как хочет вновь тебя увидеть. Правда, брат?

Мрачный эльф, только что убравший клинок в ножны нанёс Тильнаваль сильный удар в живот, от которого та согнулась пополам. Она хватала ртом воздух не в силах сделать вдох, хрипела, роняла слёзы, чувствовала, как кишки поднимались к горлу. Такую её взвалили на плечо и понесли.

— Живее! — велел воинам Бельфагрон, чей голос утратил ласковую фальшь. — Заиндевелых не добивать, у нас мало времени!

Заклинание, которым он одел во льды часть Ореда и обездвижил смертных, было достаточно «громким», чтобы астральное эхо раскатилось далеко вокруг. Рано или поздно оно достигнет башни какого-нибудь человеческого волшебника, а тот либо сам явится поглядеть, либо, ещё хуже, — пошлёт весть в Академию Ривена. Бельфагрон не боялся сойтись в битве с одним, двумя, пятью, десятком, но со всеми ними он не совладал бы.

Уходя, чародей несколькими словами сплёл огненные чары и бросил их в трюм, чтобы уничтожить тело погибшего сородича вместе с его убийцей. Сорокопуты не оплакивали тех, кто не смог покрыть себя славой на смертном одре.

От правого борта расшивы к берегу тянулся мост сверкавшего льда, который скрипел и потрескивал под ногами эльфов. На покрытой инеем земле, у опушки леса, подступавшего к воде очень близко, их ждали белоснежные далиары. Изящные создания с длинными шеями и ногами, витыми рогами, росшими из лбов; смертные по скудоумию своему называли сих творений волшебства «единорогами».

Саутамар грубо перекинул Тильнаваль через спину далиара, схватил поводья и сжал бока зверя коленями. Отряд устремился в чащу, началась стремительная скачка. Зелень и стволы деревьев превратились в смазанные пятна и блики, ветер развевал за спинами эльфов лиственные плащи, а скакавший последним Бельфагрон напевал заклинания. Он ехал, сидя прямо, не пригибаясь к белоснежной гриве, а цепкие ветви и коварные корни будто сами убирались с пути его скакуна. Эльфийские чары должны были замести следы, дать бессмертным лишнее время, когда человеческие маги станут искать нарушителей спокойствия. И так Бельфагрон плёл вязь волшебных нитей пока наконец далиары не вынесли всадников на небольшую поляну среди леса.

В древние времена такие места звались у народов запада «дивными», — магия в них была сильна, духи многочисленны, а боги диких пущ добры к почитателям. Когда-то поляна расходилась намного шире, на ней высились каменные истуканы со звериными головами, — теперь едва торчавшие из трав; а на месте нынешнего пня-исполина в прошлом росло исполинское же древо, — дом лесного божества, капище. С распространением жадных как огонь человеческих верований, сначала Элрогианства, затем Амлотианства, дивные места сии гибли одно за другим, а древние боги умирали, либо сливались с Тьмой.

Эльфы осадили прекрасных скакунов, стали спешиваться и занимать сторожевые посты на земле и в кронах, делаясь незримыми в своих плащах. Саутамар сбросил пленницу со спины далиара. Земля больно ударила Тильнаваль в бок, та скрючилась на траве, стараясь не шевелиться. Пахло почвой и живыми цветами.

Когда ей хватило смелости сесть и посмотреть вверх, взгляд напоролся на изумрудные ледышки Саутамаровых глаз. Брат нависал мрачный как дух грозы, он сложил руки на груди чтобы не дать им задушить Тильнаваль. Будь на то воля мрачного эльфа, он так и сделал бы, однако мастер клинка никогда не шёл против старшего брата. Тот желал видеть единокровную сестру живой.

— Прости, сестрица, что воссоединение выдалось скомканным, но здесь нам никто не помешает.

Бельфагрон по случаю облачился в серебристую хаскейю с прекрасным зелёным плащом. Его доспехи и всё прочее одеяние были покрыты строчками глиф; в полированном металле сияли чародейские «говорящие» опалы, а на голове покоился изящный шлем, выполненный в виде сорокопута, — драгоценная регалия.

Рядом со старшим братом одетый во всё чёрное Саутамар казался скучным вороном.

— Надеюсь, ты ни на мгновение не допускала возможности того, что мы тебя не найдём, Тильнаваль. — Бельфагрон стоял над ней, опираясь на чугунный посох.

— От кровных уз тяжело отделаться, особенно когда братик хранит прядь твоих волос, через которую можно наводить поисковые чары. Я, право, ждала, что вы найдёте меня скорее.