Кто готовил Тайную вечерю? Женская история мира - Розалин Майлз

решить еще одну грандиозную задачу: ни больше ни меньше как изменить отношение мужчин к женскому телу, которое они с незапамятных времен воспринимали как свою законную добычу. Им предстояло создать новую сексуальность, как женскую, так и мужскую.

Ведь женщины не могли стать хозяйками своей судьбы, пока мужчины продолжали считать себя владельцами и распорядителями их тел. Все жестокие события XIX века, все войны и революции пронеслись над Европой, не изменив в умах большинства мужчин представления, уходившего корнями во тьму веков – о женщинах как сексуальных игрушках мужчины. В 1844 году, во время путешествия по Северной Англии, Фридрих Энгельс отмечал, что на каждом посещенном им заводе или фабрике считается «обычным делом», что «фабричное рабство, как и всякое другое, и даже более многих других включает в себя jus primae noctis [право первой ночи] со стороны хозяина». Согласие выбивается из «девушек» самым простым и быстрым способом: «В девяти случаях из десяти угрозы увольнения достаточно, чтобы победить всякое сопротивление». Короче говоря, хозяин «превращает фабрику в свой гарем»: власть его такова, что он «самодержавно повелевает телами и душами своих работниц», становится их абсолютным господином[376].

Но проблема была не только в судьбе нескольких «невезучих» фабричных работниц. Окидывая общество новым взглядом, заостренным борьбой за другие свои права, феминистки начали замечать, что мир вокруг них представляет собой настоящую «систему сексуального рабства женщин». В ее основе, как писала Кристабель Панкхёрст, лежит мужское требование выполнения репродуктивных функций женщины и «учение, что женщина – это ее пол и ничего, кроме пола». Мужчины, разумеется, предпочитают формулировать это иначе: женщина, мол, рождается на свет, чтобы достичь великой и святой роли матери. Но это не более чем грубая лесть: «На практике это означает, что женщины созданы, во-первых, для сексуального удовлетворения мужчин, и во-вторых, ради того, чтобы рожать детей – но только если этого захочет мужчина, и ровно столько детей, сколько ему захочется»[377].

Такие радикальные взгляды исповедовало не только «иконоборческое» крыло движения за женские права, где обитали Панкхёрст и ее сторонницы. Умеренные феминистки из «Национальной ассоциации дам», возглавляемой социальным реформатором Жозефин Батлер, активно выступали против сексуальной эксплуатации целого класса женщин – проституток. «Сексуальная свобода» мужчин, утверждали они, на практике оборачивается самыми грязными злоупотреблениями, создает ложное деление женщин на «чистых» и «падших» и тем уничтожает «женское сестринство». Сама Батлер не уставала подчеркивать, что «чистая», респектабельная женщина подвергается эксплуатации не меньшей, чем ее «погибшая» сестра; разница лишь в том, что ее тело предназначается для иной сексуальной цели – это уже не инструмент наслаждения, а «трубопровод» для передачи собственности.

Критикуя «мужское распутство» и «жестокую тиранию сильных над слабыми», в ответ Батлер слышала от разъяренных мужчин, что сама она «не лучше проститутки» – им это по-прежнему казалось им страшным оскорблением. Но женщины нащупали проблему – и не собирались ее упускать. Мощная огневая поддержка последовала из Америки, от Элизабет Кейди Стэнтон:

Довольно в области половых сношений правил мужчина со своей неутолимой похотью! Пусть мать человечества, имеющая право положить предел его страстям, восстанет и подвергнет эту проблему тщательному и бесстрашному исследованию[378].

В отличие от ее коллег Люси Стоун и Сьюзен Энтони, Элизабет Кейди Стэнтон активно разрабатывала представление об отношениях между мужчиной и женщиной как о войне полов. Как и ее соратницы, она всей душой желала для женщин гражданских и избирательных прав, однако, кроме этого, питала личный и страстный гнев против установленных мужчинами законов, дающих мужчинам право владеть и распоряжаться женским телом. В Англии тот же дух благородной ярости, вкупе с четким убеждением, что эксплуатация женщин не «естественна» и не случайна, а является частью полноценной сексуальной системы, выразился в кампании «мисс Суини из Челтнема»:

Вдумайтесь, что все эти мужские правила, мужской моральный кодекс, созданная мужчинами религия означают для женщины. Женщина видит, как ее дочь, высшее творение органической эволюции Природы, безжалостно убивают, потому что «столько девочек нам не нужно». Видит, как ее сын – биологически «дефективный вариант», результат дурного питания и неблагоприятных обстоятельств, следовательно, менее совершенное существо, становится ее хозяином, Господом и тираном!.. Церковь и Государство, религия, закон, предрассудок, обычай, традиция, алчность, похоть, ненависть, несправедливость, себялюбие, невежество и высокомерие – все объединилось против женщины в половом законодательстве, изобретенном мужчиной![379]

Не все соглашались с Суини, особенно с этой открытой декларацией биологического превосходства женщины. Но многие женщины, сами того не желая, оказывались зачарованы пламенной феминистической яростью ее атак на мужчин – этих господ-узурпаторов, на деле представляющих собой «евгеническую катастрофу»: мозг у них маленький и слабый, тело «развратно и болезненно», сперма – не более чем «склизкая кашица» «заразительного яда». Вдохновленные свободой, с которой Суини называла сперму спермой, женщины повсюду принялись «подвергать эту проблему тщательному и бесстрашному исследованию», к которому призывала Элизабет Кейди Стэнтон.

Основной проблемой для феминисток стала теперь распространенность проституции – тем более что все законодательные меры, направляемые на решение этой проблемы в XIX веке, приводили лишь к увеличению страданий женщин, никак не затрагивая их эксплуататоров и саму причину существования проституции – мужчин. В разных странах действовали по-разному: так, Франция отвечала на все протесты против детской проституции медленно и неохотно, поскольку большая часть запросов на юных жертв «торговли белыми рабынями», так мучившей английских реформаторов, исходила именно отсюда. Тем временем французские активисты тщетно стремились возбудить негодование нации против другого характерного для этой страны бедствия – привычки полицейских избивать уличных женщин просто для развлечения публики: «В пыли или в грязи, в изорванных блузках и юбках, валяются они на земле, а их лупят, пинают, таскают за волосы»[380]. В Англии государственное насилие над проститутками приняло форму регулярного насильственного, грубого и унизительного освидетельствования на предмет венерических заболеваний, согласно Акту о заразных заболеваниях, на полном серьезе утверждавшему, что носителями и передатчиками половых инфекций могут быть только женщины. Однако за всеми национальными различиями стояло единое стремление, единый порыв: отнять у мужчин «право сеньора», на которое с полной уверенностью в своей правоте притязал каждый из них, даже и вовсе не сеньор. По мере того как эта борьба обретала очертания, на первый план в ней выходили две основные темы – и обеим предстояло кардинально изменить жизнь женщин XX века.

Первая тема была связана, возможно, с самым базовым физическим правом каждого человека: правом на отказ. До Индустриальной революции мало кого так жалели и презирали, как «старых дев». Считалось, что женщина без мужчины ни на что не годна и страшно без него страдает; стоит хоть самому плохонькому мужчине обратить на нее внимание – она побежит за ним на край света. Мысль, что какая-нибудь женщина способна предпочесть семейному счастью жалкое и безысходное одиночество, была бы в то время чистым анахронизмом. Предлагая одиноким женщинам жизненные цели и работу, позволяющую их достичь, женские движения XIX века поднимали их самооценку и взгляд на себя. В различных программах законодательных реформ, суфражизма, женского образования, обществ трезвости, аболиционизма и прочего незамужние женщины находили для себя радость личных достижений, а вместе с тем достаточно уверенности в себе, чтобы усомниться во всеобъемлющем значении брака. После своих подвигов в Крыму Флоренс Найтингейл стала самой знаменитой старой девой в мире. Она не хотела выходить замуж просто потому, что высоко ценила свою личность, независимость и неприкосновенность своего тела. От брака она отказалась вполне открыто, заявив, что «принимая это [брачное предложение от мужчины], женщина должна принести в жертву всю свою жизнь… собственных целей, помимо его целей, для нее более не существует»[381].

Итак, «сознательная» старая дева в мужчинах более не нуждалась. Но это не означало, что она мечтает прожить жизнь девственницей или монашкой. Рука об руку с правом отказывать в сексе идет право выбирать. Свободные выбирать себе партнеров ради удовольствия, многие женщины делали очевидный выбор в пользу другой женщины. Так, в дополнение ко всем прочим потрясениям, перед конвенциональной моралью предстала в полный рост лесбийская любовь. К XIX столетию ее едва ли можно было назвать чем-то новым. Однако в прошлом, как и большая часть личной, домашней жизни женщин, для «настоящего», то есть мужского общества она оставалась попросту невидимой. Мужчины, знакомые с лесбийскими практиками как известной чертой своего общества, как правило, рассматривали их в самом лестном для себя ключе: так, аббат де Брантом, описывая придворных дам Генриха