Шесть черных свечей - Дес Диллон

Когда Мэри обмыла и одела покойницу и уложила в гроб, Брайан удивился, до чего ж красива его мертвая жена. Помимо прочих своих дел, Мэри обмывала мертвецов. Эгги Кокс из-за гроба велела Мэри присматривать за ее маленьким сыном, и Мэри согласилась. Это все, что она могла сделать для девчонки, чьи волосы приводили в восхищение весь город. Ребеночку в то время было всего несколько месяцев. Не лет, месяцев. Звали его Джозеф.

Джинни Кокс, мама Эгги, взяла Джозефа к себе. Ни одному из родственников-протестантов лишний внук оказался не нужен. А мужчина в те дни вряд ли мог оставить себе ребенка, если бы даже захотел. Это было не принято и показалось бы всем странным. Чертовски странным. К тому же, говоря откровенно, протестанты не могли рассчитывать на радушный прием в Тяп-ляпе, разве что если были прочно связаны с какой-нибудь католической семьей. А Брайана с католиками связывала только покойница Эгги. Потом говорили, что Брайан Макгрегор спился и умер где-то в Лондоне. На самом-то деле он бросился с моста у Парламента в годовщину смерти Эгги.

Джинни Кокс дала Джозефу все, что могла, только чего-то тут все-таки не хватало. Джинни никак не могла забыть, что ребенок наполовину протестант. В их отношениях все время чувствовалась какая-то неполнота, будто в картошке, сваренной без соли. Джинни нормально воспитала ребенка, и ее трудно в чем-нибудь упрекнуть. У ребенка было все, кроме любви.

Джозеф вырос и вступил в ряды британской армии. Джинни отнесла это на счет его протестантской половинки. В армии произошел какой-то несчастный случай, в общем, Джозеф демобилизовался с кучей денег на руках. С многотысячным капиталом, говорили в Тяп-ляпе. Он вернулся к Джинни: ему, как видно, к тому времени сделалось все равно, любит она его или нет. Джозеф был тихоней, никогда не повышал голоса и не дрался. Но в разговоре с ним чувствовалось, что, когда дойдет до дела, он может и убить.

Джинни Кокс все старалась отыскать то место, где он спрятал деньги. В Тяп-ляпе никто не хранил деньги в банке. Отчасти потому, что денег ни у кого и не было, отчасти же потому, что банки представляли собой британские учреждения, а все британское не заслуживало никакого доверия. Все трущобы только и ждали, когда же наконец можно будет вернуться домой в Ирландию, где любая грусть сразу же улетучится, а надежда триумфально возродится. С песнями.

Всякий раз, когда Джозеф отправлялся в паб, Джинни Кокс устраивала шмон в его комнате. У Джозефа был туберкулез, и Джинни заставляла его сидеть в своей комнате и не шататься по дому. Его вещами она не пользовалась. Дверь и пол его комнаты она регулярно обрабатывала каустической содой. Все вокруг дезинфицировалось. Джинни даже не разговаривала с Джозефом, — правда, не столько из страха заразиться, сколько со злости, что не может отыскать его деньги. На тот момент четверть населения Тяп-ляпа болела туберкулезом. Джозеф жил как в тюрьме, но там-то хоть с другими заключенными можно потусоваться. А тут только Старая Мэри иногда составляла ему компанию. Она говорила, что они возносят молитвы, но на самом-то деле она рассказывала Джозефу истории про Эгги, его матушку.

— Сынок, у нее были самые замечательные волосы. Ты таких волос никогда и не видел. Она была бы настоящая Королева Донегола, если бы не несчастье.

Наверное, такие истории и есть своего рода молитвы. В них жила душа Эгги. Через них выполнялся обет, который дала Старая Мэри после смерти Эгги, хоть Джозеф и не знал об этом обете.

В конце концов Джозефа положили в больницу. Джинни только этого и ждала. Каждый дюйм его комнаты был тщательно обшарен. Каждый дюйм. Но все было тщетно. Джинни поганого пенни не нашла.

В больницу к Джозефу Джинни не ходила. Только Старая Мэри навещала его.

И вот однажды под утро, когда Джозеф находился в больнице уже несколько месяцев, Джинни растапливала печь. Ей что-то послышалось, и она обернулась. На ее кровати скорчилась огненно-рыжая женщина с ослепительно белой, будто нарочно обескровленной, кожей. Женщина обнажила зубы, с воплем прыгнула на Джинни и толкнула в печь, так что руки у Джинни оказались по локоть в огне.

Было пять часов утра. В это самое время Джозеф скончался.

У одра его сидела Старая Мэри. Она знала, что Джозеф умирает.

— Ты отходишь, сынок. Все будет хорошо. Скоро ты встретишься с мамочкой. Все будет замечательно, — повторяла она, гладя его по голове.

Старая Мэри подумала, что, наверное, стоит прочитать молитву, но побоялась, ведь католические молитвы могли смутить его, а протестантских она не знала. И тут перед ними появилась Эгги и кивнула Старой Мэри: читай, мол. Джозеф был при смерти и только ждал, чтобы кто-нибудь помог ему переступить порог.

Мэри заторопилась и пробормотала скороговоркой:

— Джозеф, нам надо помолиться сейчас, понимаешь? Пора!

Голова у Джозефа свалилась набок. Дыхание у него отдавало кислятиной, но это было неважно. Зловонное дыхание, запах смерти — все это меркнет перед красотой таинства.

Тут Джозеф прошептал на ухо Старой Мэри нечто настолько удивительное, что та испугалась, не померещилось ли ей.

— Возьми… мешочек в кармане… там четки.

— Что, сынок? Повтори, пожалуйста.

— У меня в кармане… возьми четки.

Мэри порылась в кармане его пиджака, и, конечно же, четки были там. Прекрасные четки из красных камешков, основательно поношенные. Многие молитвы возносились с их помощью.

— Я и не думала, что у тебя есть четки, Джозеф.

— Это четки моей мамы.

Оказалось, что в память о своей матери он каждый вечер и каждое утро возносил по десять молитв, всякий раз откладывая по камешку на четках. Несчастный случай в армии произошел, когда какой-то штатский из Эршира увидел, как Джозеф молится с четками, и пристал к нему:

— Эй ты, Кокс, ирландская морда!

Джозеф промолчал.

— Эй ты, Кокс, положь четки, а то я их тебе в жопу засуну.

Когда Джозеф очнулся, все руки у него были покрыты кровью. Штатский лежал на полу, слабо подергиваясь. Потом штатский три недели провалялся в коме. Так что несчастный случай с участием Джозефа Кокса на самом деле квалифицировался как чрезвычайное происшествие, за которым никакой компенсации не следует. Вот откуда пошли слухи, что у него куча денег. Весь Тяп-ляп считал его богачом. Да, он был богат. Духовно. Дважды в день он молился о своей матери, которую и знал-то только по рассказам Старой Мэри. Что ж, встреча сына и матери была уже близко.

Мэри с четками в руках начала молиться. Джозеф слабел на глазах, так что она произносила слова молитвы и за него. Его глаза сказали ей, что он благодарен и счастлив. На тридцатой молитве Таинства он умер.

Джинни продолжала искать деньги Джозефа. Она прямо помешалась на них. После памятного несчастного случая (или чрезвычайного происшествия) с растапливанием печи у Джинни остались страшные следы от ожогов на пальцах и руках. Такое впечатление, что однажды она надела длинные резиновые перчатки и подожгла. Остаток своих дней Джинни провела, вскрывая половицы и раскапывая подвалы. Все деньги искала. Тысячи, как говорили в Тяп-ляпе. Она все копала и копала. Могилу себе, дуре несчастной.