Белеет парус одинокий - Валентин Катаев

Вдруг где-то далеко, в центре, раздался легкий грохот. Можнобыло подумать, что везли на ломовике пирамиду пустых ящиков и внезапно ониразвязались и рухнули на мостовую.

Гаврик остановился, прислушиваясь к слабому шуму эха.

– Что это? – шепотом спросил Петя. – Ящики?

– Бомба, – сухо и уверенно сказал Гаврик. – Когось трахнули.

Через два квартала навстречу мальчикам из-за угла выбежалаженщина с корзиной, из которой сыпались древесный уголь и айва.

– Ой, господи Иисусе Христе, ой, мать пресвятая богородица…– бессмысленно повторяла женщина, стараясь дрожащей рукой натянуть сбившийся сголовы платок. – Ох, господи, что же это делается! На кусочки разорвало…

– Где?

– На Полицейской… Вот так я иду, а вот так он едет… И какрванет… На мелкие кусочки… Господи, помилуй… Лошадей поубивало, экипаж намелкие кусочки…

– Кого?

– Пристава… С Александровского участка… Вот так – я, а воттак – он… А тот боевик – напротив, и у него в руках, представьте себе,обыкновенный пакетик, даже завернутый в газету…

– Поймали?

– Боевика-то? Куда там! Как бросились все в рапные стороны –его и след простыл… боевика-то… Говорят, какой-то переодетый матрос…

Женщина побежала дальше… Несмотря на всю свою суровуюсдержанность, Гаврик схватил Петю за плечо и притопнул ногами.

– Это того самого, который деда бил кулаком по морде! –быстро, горячо зашептал он. – А пускай не дает волю своим рукам. Верно?

– Верно, – сказал Петя холодея.

В этот день мальчики два раза заходили на Малую Арнаутскуюулицу, во двор с фонтаном и цаплей.

В первый раз, забрав «товар», как выразился Гаврик, ониотправились на Александровский проспект, оцепленный войсками. Их без особоготруда пропустили.

Пройдя несколько домов, Гаврик втащил Петю в какие-товорота.

Мальчики прошли через большой безлюдный двор, мимо казачьейконовязи, по пустым обоймам и винтовочным гильзам, вбитым солдатскими подошвамив тугую, промерзшую землю.

Мальчики спустились в подвал и долго шли в сырой темнотемимо дровяных сараев, пока не вышли на другой двор. Из этого двора узкой щельюмежду двумя высокими и мрачными кирпичными стеками можно было пробраться еще водин двор.

Как видно, Гаврик хорошо знал здесь все ходы и выходы. Щельбыла такая узкая, что Петр, пробираясь за Гавриком, то и дело царапал ранец остены. Наконец они выбрались на этот третий двор, узкий, высокий и темный, какцистерна. Судя по тому, как долго пришлось сюда пробираться и сколько сделалиповоротов и зигзагов, дом этого двора выходил на какую-то другую улицу.

Весь двор был усеян битым стеклом и штукатуркой. Окна дома,окружавшего двор, были плотно закрыты ставнями. Казалось, что дом необитаем.

Гулкая тишина стояла вокруг.

Но за этой тишиной, по ту сторону дома, на незнакомой улице,не столько слышался, сколько угадывался тревожный шум какого-то движения.

Кроме того, сверху, будто с неба, изредка хлопали громкиевыстрелы, наполняя двор колодезным шумом. Петя прижался ранцем к стене и,дрожа, зажмурился. Гаврик же не торопясь вложил в рот два пальца и свистнул.

Где-то наверху стукнул ставень, и раздался голос:

– Сейчас!

Через минуту, показавшуюся Пете часом, из двери черного ходавыскочил красный, потный человек без пальто, в пиджаке, испачканном мелом.

Петя увидел и ахнул.

Это был Терентий.

– Давай, давай, давай! – бормотал Терентий, обтирая рукавоммокрое лицо.

Не обращая внимания на самого Петю, он бросился к его ранцу:

– Давай скорей! Спасибо, в самый раз! А то у нас ни черта неосталось.

Он нетерпеливо расстегнул ремешки, сопя, переложил мешочкииз ранца в карманы и бросился назад, успев крикнуть:

– Пущай Иосиф Карлович сей же час присылает еще! Тащите чтоесть. А то не продержимся.

– Ладно, – сказал Гаврик, – принесем.

Тут под крышу ударила пуля, и на мальчиков посыпался розовыйпорошок кирпича.

Они поспешили той же дорогой назад, на Малую Арнаутскую, ивзяли новую партию «товара». Ранец на этот раз был так тяжел, что Петя его елетащил.

Теперь мальчик, конечно, прекрасно понимал уже, какие этоушки. В другое время он бросил бы все и убежал домой. Но в этот день он,охваченный до самого дна души азартом опасности, гораздо более могущественным,чем азарт игры, ни за что не согласился бы оставить товарища одного. К тому жеон не мог отказаться от славы Гаврика. Одна мысль, что он будет лишен праварассказывать потом о своих похождениях, сразу заставила его пренебречь всемиопасностями.

Гаврик и Петя отправились обратно. Но как изменился за этовремя город! Теперь он кипел.

Улицы то наполнялись бегущим в разные стороны народом, товдруг пустели мгновенно, подметенные железной метелкой залпа.

Мальчики подходили уже к заставе, как вдруг Гаврик схватилПетю за руку и быстро втащил в ближайшую подворотню.

– Стой!

– Что?

Не выпуская Петиной руки, Гаврик осторожно выглянул из вороти тотчас отвалился назад, прижавшись спиной к стене под черной доской сфамилиями жильцов.

– Слышь, Петька… Дальше не пройдем… Там ходит тот самыйчерт, который мне ухи крутил… Смотри…

Петя на цыпочках подошел к воротам и выглянул. Возлезаставы, мимо вывернутых чугунных решеток сквера и винтовок, составленных вкозлы, по мостовой прогуливался господин в драповом пальто и каракулевой шляпепирожком. Он повернулся, и Петя увидел бритое грубое лицо с мясистым носом.Что-то было в этом незнакомом лице очень знакомое. Где-то Петя его уже видел.Но где? Что-то мешало мальчику вспомнить. Может быть, мешала синева над верхнейгубой? И вдруг он вспомнил. Конечно, это был тот самый усатый с парохода «Тургенев»,но только бритый, без усов. Он тогда врезался в память на всю жизнь. Петя узналбы его из тысячи даже бритым.

– Усатый, – прошептал Петя, становясь рядом с Гавриком,ранцем к стенке. – Который ловил матроса. Только теперь без усов. Помнишь, ятебе говорил, а ты еще смеялся.