Идол липовый, слегка говорящий - Николай Бахрошин

А потом Саша вдруг совершенно отчетливо увидел себя со стороны. Как он идет по знакомой московской улице, как заворачивает за угол магазина «Продукты», подходя прямо к подъезду собственного дома. Он даже вдохнул бензиновый перегар города, услышал его обычный нервный гул, почувствовал привычную суету оживленной улицы. Люди, дома, машины, чахлые липы, отгороженные бетонными квадратами, распаренный от летней жары асфальт… Все такое знакомое и, казалось, забытое… И все, как наяву, полностью наяву, даже ласковое касание ветра к коже лица ощущается вполне отчетливо.

Одновременно с этим Саша хорошо понимал, что Москва далеко, что это ему только кажется, он по-прежнему идет по темной пещере, да еще и волнуется при этом, как школьник перед первым свиданием…

Идола он увидел сразу.

Ничего особенного, конечно. Обычный идол. Потемневший от времени кусок дерева примерно высотой с локоть. Грубо вырубленное подобие лица и торса, бессмысленные деревянные глаза, обозначенные ударами резчика, угловатая и как будто даже скошенная на бок фигура. Вот только разглядел он его сразу и во всех подробностях, хотя, по идее, не мог так хорошо видеть. Ничего не мог видеть! Темно вокруг… Зеленое свечение? От темно-коричневого идола?

Улыбается, надо же! Эта коричневая деревяшка ему улыбается…

А почему темно? Светло и солнечно! Москва же, утро, и он просто возвращается к себе домой. Просто возвращается домой поутру, как это с ним часто бывало…

В этот момент две картинки – темная пещера и светлая улица окончательно наложились одна на другую, слились вместе, как две капли, катящиеся по стеклу. И Саша почувствовал, что действительно идет по московской улице, действительно подходит к собственному подъезду, топчет сапогами ровный асфальт, берется за металлическую ручку подъездной двери…

– Здорово, Санек! – окликнули его.

Саша мгновенно, как привык в тайге, оглянулся.

Опухшее лицо, набрякшие мешки под глазами, щетина на подбородке, на которую махнули рукой неделю назад…

Саша, как конь, встряхнул головой.

Нет, это он. Дядя Вова. Сосед с третьего этажа. Алкоголик и большую часть времени тунеядец. Известен тем, что спит, где попало, в подъезде, когда жена не пускает его домой. Пролеживает чужие половички перед дверями без зазрения совести.

Сейчас – задумчиво курит, сидя на скамейке. Наверняка думает, где бы ему сшибить полтинник на поправку организма после вчерашнего. Дожидается таких же бедолаг-доходяг, с которыми будет вместе думать над тем же главным вопросом бытия…

Сколько ему лет, кстати? Немного. Лет на пять старше, не больше. Саша еще помнил те времена, когда сам он был сексуально озабоченным старшеклассником, а Вова – студентом, гитаристом и веселым дворовым плейбоем, которого они, подростки, постоянно встречали с красивыми дамами и люто завидовали. Когда же он успел так опуститься? Незаметно как-то. Впрочем, кому как, наверное…

– Здорово, дядя Вова! – ответил Саша. – Загораешь помалу?

Он все еще не верил до конца, что в Москве. Мало того, стоит прямо перед собственным домом. Рука уже машинально нащупывает в кармане ключи от квартиры. Вот уже нащупала, перебирает…

– Загораю, куда деваться? Слушай, Санек, у тебя рублей двадцать не будет? Вот так нужно, позарез! – с ходу взял быка за рога дядя Вова.

Кстати, с каких пор он завел привычку брать быка за рога, начиная все разговоры одинаковой просьбой – чирика, двадцатника, мелочишки и так далее?

– Слушай, чего ты грязный какой-то, небритый, сапожищи какие-то, брезентуха… В запое был? – поинтересовался тем временем сосед.

– В походе, – ответил Саша.

– Молодец! Завидую! Поход – это хорошо, природа кругом. На природе выпить – святое дело. А я вот все здесь да здесь… Так дашь двадцать рублей?

Хороший вопрос. Саша пошарил по карманам штормовки. Нашел купон на пятьдесят рублей с печатью и за личной подписью мэра Рассольникова.

– Похоже нет…

– А это что? – заинтересовался дядя Вова.

– Купон. Это из другой жизни, по нему ты здесь ничего не купишь, – сказал Саша.

– А может?..

– Нет, точно – не купишь!

Из другой жизни? Хорошо сказано, подумал мельком. А была ли она вообще, эта загадочная Ващера?

– Ладно, бывай здоров, Вовик!

– Это вряд ли, – пессимистично заметил тот, мрачно затянулся папиросой и сплюнул под ноги. – Если двадцарика не хватает, какое может быть здоровье с утра пораньше? Откуда оно возьмется? А может, все-таки найдешь поправиться? Хоть мелочишку на пиво? – добавил он без особой надежды.

– Скажу тебе по секрету, Вовик, даже если ты найдешь мелочишку на пиво, здоровья тебе это не прибавит…

Не слушая возражений, Саша махнул рукой и вошел в подъезд. Быстро, без лифта, взбежал на третий этаж. Повозившись с двойными дверями, вошел в свою однокомнатную квартиру. Присел на тумбочку прямо в прихожей. Потом вспомнил, что не закрыл дверь. А здесь это принято, здесь положено тщательно закрывать за собою двери…

Встал, закрыл, снова присел на тумбочку. Подумал, что долгожданное возвращение домой выглядит на удивление глупо. Встал, скинул сапоги, штормовку, стянул заляпанные сажей и грязью штаны, все скинул прямо в прихожей. Прошел в комнату и плюхнулся на диван. Увидел рядом, на журнальном столике, свои привычные сигареты. Закурил. Еще надо бы открыть окно, но вставать было лень. Так и лежал, пуская дым в потолок, слушая, как суетится улица за окном.

И тогда Саша впервые подумал: а зачем он вообще вернулся?

* * *

…А потом наступила осень. Ее хорошие золотые дни, когда небо чистое до прозрачности, когда ветер мягко шуршит по асфальту опавшей листвой, а утренний воздух после ночных заморозков кажется свежим и вкусным до крепкого, капустного хруста, пролетели быстро, почти незаметно. Началась обычная московская морось, серая и вяло текущая, как сезонный грипп.

Настроение было таким же серым, как хмарь за стеклом. Погода влияет? Все правильно, на кого она не влияет, эта многократно клятая погода. Но дело не только в ней. Дело в следующем, как любил говорить Иннокентий…

По утрам Саша теперь вставал поздно, подолгу сидел на кухне, пил кофе и смотрел в окно. Привычный дождь мелко барабанил по стеклам, прохожие на улице прятались от него под зонтиками, покорно огибая грязные разливы луж. Машины, забрызганные до полной бесцветности, дымили выхлопами в бесконечных пробках. В метро стойко пахло мокрой псиной, пассажиры в вагонах максимально отворачивались друг от друга в надежде избежать персонального участия в очередной вирусной эпидемии…

Все, как обычно. Как всегда. Скучно, мокро, а в перспективе – еще и темно. Когда стрелки часов перевели на зимнее время, не понятно зачем вычеркнув из действительности еще один светлый час, вечер наступал, казалось, сразу после обеда.