Воскресшая любовь - Мэдлин Хантер

Кристиан посмотрел на Леону – она выглядела такой несчастной и беззащитной, что у него сжалось сердце.

В конце концов она не выдержала и зарыдала, закрыв лицо руками.

Кристиан был обескуражен. Он сказал что-то не то? Что ее так расстроило? Проклятие! Хотел ей помочь, а вместо этого… Господи, ведь Тун Вэй предупреждал его, что Леона в последнее время сама не своя.

Ругая себя за черствость, Истербрук обнял Леону.

Леона постепенно затихла. Она еще всхлипывала, но, уже не плакала. Дав волю слезам, она почувствовала облегчение. Постепенно к ней возвращалось свойственное ей самообладание.

То, что Истербрук был к ней добр и терпелив, успокаивало Леону и одновременно смущало. Еще совсем недавно она обвиняла его в вероломстве, считая, что обманулась в нем, а он пришел к ней, сочувственно выслушал ее исповедь. Затем вернул ей самые светлые воспоминания об отце, нарисовав портрет сильного и честного человека, дорого заплатившего за свои ошибки.

Леона не могла смотреть Истербруку в глаза. Она уже не плакала, но продолжала сидеть, уткнувшись лицом ему в грудь. Ей нужно было сказать Кристиану одну вещь, но у нее не хватало духу, и вместо этого Леона ухватилась за первую попавшуюся банальность, которая пришла ей в голову.

– Вы все это время были в Оксфордшире?

– В основном да. Я совершил одну короткую поездку, чтобы решить кое-какие семейные вопросы.

Леона едва сдержала слезы.

– Мне жаль, что мы поссорились в тот день.

– Мы оба погорячились. Ничего страшного: такое со всеми случается.

Леона улыбнулась. Иногда Истербрук проявлял мудрость. Леона еще крепче прижалась к нему.

– Мне жаль, что я напрасно теряла время, занимаясь всем этим, – прошептала она. – Лучше бы я попросила у вас не тетрадь, а шелка или жемчуга.

– За чем же дело стало? Никогда не поздно наверстать упущенное, Леона.

Он взял ее на руки и понес в дом.

Тишина. Покой. Безмятежность. Равномерный стук сердца. Обретение высшего понимания после потери связи с действительностью.

Состояние парения в небесах. Ни потерь, ни страхов, ни времени, ни звуков – ничего…

И неожиданно все это разбивается вдребезги, словно стакан. Кто-то помешал Кристиану медитировать.

– Привет, Хейден. Привет, Эллиот.

Хейден вздохнул:

– Черт тебя побери. Когда ты сидишь один в темноте, как сейчас, может показаться, что здесь никого нет.

Брат Кристиана подошел к окну, раздвинул шторы, и в комнату проник лунный свет. Затем Хейден зажег лампу.

– Ты сам велел своему лакею привести нас с Эллиотом к тебе в комнату. Поэтому не говори, что мы помешали тебе заниматься этим… как его там, не важно, как это называется.

– Вы мне совсем не помешали. Я рад вас видеть.

– По крайней мере он сейчас одет, Хейден, вопреки обыкновению, – съязвил Эллиот.

– Ну разумеется, я одет. Ведь на сегодня назначен ужин по случаю помолвки Кэролайн. Мне обязательно нужно там присутствовать.

Хейден скрестил руки на груди и пристально посмотрел на Кристиана.

– Зачем ты нас вызвал?

– Садитесь.

Хейден гневно сверкнул глазами.

– Пожалуйста, присаживайтесь.

Эллиот рассмеялся и сел. Хейден последовал его примеру и расположился в соседнем кресле.

– Мне нужно поговорить с вами о нашем отце.

Лицо у Эллиота вытянулось. Не осталось и следа от его беспечности.

Воспоминания об отце вызвали у братьев бурю противоречивых чувств. Светлыми их не назовешь.

Кристиан часто задавался вопросом, знали ли его братья родителей так же хорошо, как он сам. Может быть, они просто не желали ничего знать и на многое закрывали глаза? Или же воспоминания причиняли им боль?

– Может, не будем ворошить прошлое? – с мрачным видом проговорил Хейден.

– Раньше я тоже так считал, – произнес Кристиан. – Мне нравилось осуждать отца, хотя я не имел неоспоримых доказательств его вины. И я решил их найти.

Эллиот очень внимательно слушал Кристиана. Хейден стоял со смиренным видом, опустив глаза, приготовившись к самому худшему.

– К несчастью, я не могу сказать, что все мы заблуждались насчет отца, что были к нему несправедливы.

– Ты в этом уверен? – спросил Хейден.

– В этом не может быть никаких сомнений. На прошлой неделе я встречался с человеком, который совершил убийство, действуя по приказу отца.

– В прошлом году я тоже с ним встречался, – заметил Эллиот. – Он все отрицал.

– Однако ты не поверил ему. Ты сам мне об этом сказал, помнишь?

Эллиот пожал плечами:

– Мне так показалось. Несмотря на то что он говорил со мной дружелюбно, изображал из себя невинную овечку. Притворялся, будто ничего не знает. Однако… – Эллиот снова пожал плечами.

– В беседе со мной он тоже все отрицал. Он лгал нам обоим.

– Ты не можешь утверждать это со всей определенностью, – заметил Хейден.

– Могу. Я точно знаю, что это так. – Кристиан догадался обо всем, как только их представили друг другу. Как только произнесли его титул и имя. – В конце концов, он сам мне во всем признался.

– Зачем ему это понадобилось? Почему он решился на это?

– Потому что теперь лорд Истербрук – это я, а прошлый лорд Истербрук был соучастников его преступления. Тому человеку заплатили. Я нашел доказательства. Теперь, когда я узнал от него правду, он надеется, что ему снова заплатят, на этот раз – за молчание.

– Ты ведь так и поступишь, не правда ли? Ты заплатишь ему? – спросил Эллиот. – Ты же сам говорил, что эта тайна должна остаться тайной для всех.

– Я не собираюсь ему платить, но знаю, что этот человек будет настаивать. Даже пока я говорил с ним, я успел почувствовать, что он что-то замышляет. Наверное, в его планы входит шантаж. Если он начнет меня шантажировать, окажется на скамье подсудимых. Я решил, что вы оба должны об этом узнать. Когда все выплывет наружу, разразится грандиозный скандал.

Истербрук и словом не обмолвился о том, что позволил негодяю думать, будто шантаж сойдет ему с рук. Кристиан забросил крючок, а тот заглотнул наживку. Кристиан решил хотя бы раз в жизни извлечь пользу из своего дара, который всегда считал своим проклятием.

В комнате воцарилось молчание. Каждый из братьев размышлял над тем, что сулит их семье публичное судебное разбирательство преступления, совершенного их отцом.