Белый Паяц - Виктория Угрюмова

Она выходила из любовных игр, как из реки, и недавние страсти стекали с нее, как вода.

Она поднималась с измятого и влажного от пота ложа, как вставала ото сна – только что он казался таким ярким и незабываемым, а спустя час ты не можешь припомнить, снилось ли тебе что-то вообще.

Дюк Субейран был ближе всех к пониманию этой истины, но и ему мешало нырнуть за правдой на самое дно нормальное мужское самолюбие.

Пожалуй, только Фрагг Монтекассино будил какие-то чувства в капризной и переменчивой душе зиккенгенки, но и то только потому, что отверг ее.

Эдесса вошла в кабинет в зеленом бархатном платье с жемчужными пуговками, подчеркивавшем тонкость ее талии и стройность бедер, и Субейран на один-единственный миг, но все-таки забыл, зачем явился сюда.

– Что-то случилось, Гай? – мурлыкнула принцесса.

И дюку отчаянно захотелось схватить ее в объятия и сжать так, чтобы хрустнули ребра, а потом заткнуть рот и повалить ее на пол прямо здесь, в кабинете. И чтобы она мычала, стонала, извивалась под ним, но не могла сказать ни слова.

Знающие люди частенько говаривали, что заставить Эдессу замолчать можно всего лишь двумя известными способами, и оба практикуются только на ложе любви.

Можно, правда, еще удушить.

Но ни обнимать, ни душить он ее не стал, а произнес, избегая приветствия и долгих вступлений:

– Мы дождались своего часа! Свершилось!

* * *

Просторное помещение с высоким потолком казалось испещренным сплошными узорами, но на самом деле то были древние руны, покрывавшие каждую пядь каменных стен.

Камеру для этого необычного даже для необычной тюрьмы Эрдабайхе пленника устроили в покинутой в незапамятные времена пещере. Редкие посвященные полагали, что здесь обитали младшие подземные божества, а серьезные ученые десятилетия тратили на изучение найденных тут костей, чтобы в результате промямлить что-то невразумительное и виновато развести руками.

Фрагга Монтекассино – человека сугубо практического и лишенного сантиментов – интересовала только надежность этого укрытия. А ничего надежнее никто из смертных еще не придумал.

Камера была убрана с королевской пышностью. Удобная и красивая мебель черного дерева с эмалевыми вставками пленяла взгляд. Правда, бросалось в глаза, что и кресла с прямыми спинками и резными подлокотниками, и стол были намного выше обычных, а тяжелые книжные шкафы поднимались под самый потолок, но нигде не было видно лестницы.

Тут же стоял странный предмет меблировки, похожий на огромный золоченый насест, а возле него, на мозаичном полу, располагались объемные карты Медиоланы, сделанные из полудрагоценных камней, меди, бронзы, серебра и золота.

Лазуритовые реки текли между хризолитовых, жадеитовых, янтарных и берилловых берегов, впадая в аквамариновые моря. Сердоликовые и яшмовые степи перемежались темно-зелеными пространствами болот из мохового агата; гагатовые и топазовые горы заканчивались хрустальными вершинами, усыпанными опаловым снегом и покрытыми кварцевыми льдами.

По рекам плыли крохотные кораблики из красного дерева, в морях резвились серебряные левиафаны и гиацинтовые прозрачные кракены. На холмах возвышались крепости, а в цветущих долинах раскинулись игрушечные города. Создатель всего этого великолепия как раз устанавливал золотой шпиль над синей башенкой одного из них.

– Какая… – Гро-вантар хотел сказать «божественная», но осекся и, подобрав подходящее слово, бодро продолжил: – Нездешняя красота.

Мастер повернул к нему голову.

Прекрасную гордую голову неведомого божества.

Он был чрезвычайно бледен, и его втянутые щеки казались вырезанными из тех же опалов, что и вершины игрушечных гор. Огромные глаза ночного животного, начисто лишенные белков, один – сапфирово-синий, а другой – красный, как языки пламени, напоминали ночную бездну, и в этой бездне сверкали крохотные золотые искорки.

Худое, очень тонкое в кости тело не казалось нескладным, но утверждало в мысли, что это существо не сродни людям. Он был очень высок, чересчур высок даже для человека огромного роста, и Монтекассино, там, на поверхности, поражавший своими размерами, едва доходил ему до груди.

Длинные изящные пальцы существа состояли не из трех, а из четырех суставов и сгибались в трех местах. Кожа на них была алебастрово-белая, без единой прожилки, свидетельствующей о том, что под ней течет хоть какая-то кровь, а ногти – угольно-черными.

Великий магистр видел однажды, как этот ноготь вошел в гранитную глыбу, как раскаленная спица в восковую свечу, и вспорол ее, словно ветхую ткань, разбрызгивая каплями во все стороны огромные обломки камней.

Буйный водопад волос густо-красного цвета обрушивался до самого пояса. А за неожиданно широкими плечами вздрагивали тонкие, как паутинка, черные, как мрак преисподней, перепончатые драконьи крылья с острыми когтями на сгибах.

– Ты пришел, – прошелестело существо, стараясь говорить как можно тише.

Монтекассино коротко кивнул.

– Он так близко, что даже люди предчувствуют его появление.

Мавайен снова наклонил голову.

– Ты хочешь знать, как его остановить, но я уже говорил тебе когда-то: это все равно что пытаться остановить океанский прилив. Что бы ты ни делал, соленые воды все равно наступят на сушу и поглотят ее, а затем отступят до следующего раза.

– И все-таки, прошу тебя, дай мне совет.

Существо взмахнуло крыльями и поднялось в воздух. Его ступни оказались на уровне глаз великого магистра, и тот снова внутренне содрогнулся, глядя на огромные когти, похожие на заточенные серпы. Пленник уселся на насесте и сложил шелестящие крылья.

– Я редко интересовался людьми, но ты меня порой забавляешь.

– И на том спасибо, – откликнулся великий магистр.

– Знаешь, поколения твоих предков, – и существо сделало всеобъемлющий жест, показывая, что имеет в виду все множество людей, сколько их ни было на свете от самого его возникновения, – боялись и ждали пришествия Ардамалеха. Правда, они по-разному называли его, но гессерский язык представляется мне наиболее точным – разрушитель старых миров. Вдумайся, Фрагг, – старых.

Ты становишься на пути солнечного колеса, когда оно проделывает свой путь от восхода к закату. Ты пытаешься остановить падающие звезды, даже не спрашивая, отчего они вдруг сорвались с небесного свода и устремились к земле. Тебя это не интересует. Ты собираешь в кучу обломки уходящего мира и не задумываешься о том, что тем самым оказываешь миру плохую услугу. Ему давно пора рассыпаться в прах, чтобы после из этого праха возникло нечто новое.

Тебе нет дела ни до чужих богов, ни до воли Пантократора, которому ты якобы служишь. Ты камня на камне не оставишь, только чтобы вышло по-твоему.

На самом деле Ардамалех, в том смысле, в каком понимаете его вы, люди, – это ты. У тебя нет мечты, пускай и жестокой. У тебя нет стремления в неизвестное. Ты хочешь, чтобы все осталось как есть и ни на йоту не сдвинулось. У тебя и таких, как ты, есть только цель.