Леонард Коэн. Жизнь - Сильвия Симмонс

ОНИ ПОСАДИЛИ ЗА РЕШЁТКУ ЧЕЛОВЕКА

КОТОРЫЙ ХОТЕЛ ПРАВИТЬ МИРОМ

ВОТ ДУРАКИ

ОНИ ПОСАДИЛИ НЕ ТОГО

Критики называли Songs from a Room мрачным, безнадёжным альбомом; на самом деле безнадёжности в нём не было, в нём была строгость.

Альбом Songs of Love and Hate действительно был мрачным и безнадёжным. Его песни в бесконечных вариациях говорят о боли, об отвращении к самому себе, их образы — горбун, сожжение на костре, рогоносец, самоубийца, аборт, сломанные конечности, прореха в небе и исписавшийся поэт («Last Year’s Man», «Прошлогодний человек»), который чувствует себя неспособным поднять руку и воскресить мир своим творчеством. Леонард был подавлен и опустошён. Хватит. Он побывал за кулисами и теперь знал, как фокусник прячет кроликов в своём цилиндре. Критики, которых он не смог обмануть и которые называли его голос «слабым и жалким», а песни «полными неумеренного самолюбования», были правы. Все его победы — мираж. Все его награды — подделки. Почти четыре года прошло с тех пор, как он в письме к Марианне описывал свой мучительный сценический дебют и вызванное ощущением «полного провала» прекрасное чувство свободы. Теперь, когда он сидел с Сюзанной на ферме в Теннесси и размышлял о третьем альбоме, делать который он не хотел, и чувствовал, что не может, но был обязан по контракту, он ощущал только «глубокую, парализующую тоску» [1].

Жизнь в Библейском поясе США, в которой была любовь, был секс, были замечательные, надёжные друзья и музыканты, — на сторонний взгляд, это была райская жизнь для Леонарда Коэна. С другой стороны, то же самое можно было сказать о жизни с Марианной на Гидре. Его депрессия была другого мнения. Вот что говорит Сюзанна:

— Конечно, иногда бывает такое чувство, как будто ты заперт в тёмной комнате, из которой нет выхода. Это знакомо многим людям, особенно людям творческим, и чем духовнее человек, тем он более склонен к тому, что христиане называют грехом уныния. Возможно, главный подвиг, необходимый для того, чтобы твоё творчество светилось или чтобы ты светился в своём творчестве, — это обнажиться, по-настоящему быть самим собой, делать пафос искренним и личным, не давать голоса повседневным мелочным соображениям, не пытаться угадать, чего от тебя ждут, когда действуешь…

Иными словами, засучить рукава и приняться за работу.

По контракту Леонард был должен Columbia ещё две пластинки. Он спросил Боба Джонстона, нельзя ли им предложить лейблу два концертных альбома, ведь в недавнем туре они записывали почти все выступления. Джонстон сказал, что один концертный альбом у них, может быть, и примут, но только после того, как они сделают ещё одну студийную запись. Так что Леонард засучил рукава и принялся за работу. Он снял номер в отеле в Нэшвилле, он дважды в день плавал в бассейне YMCA, и он пять дней подряд ходил на студию. Поначалу запись шла сравнительно безболезненно; с этими музыкантами он уже ездил в тур, да и к этим звукорежиссёрам и к этой студии он успел приспособиться. Чарли Дэниелс: «Мы привыкли друг к другу и уже лучше знали, к чему мы стремимся и что делать с его песнями». Песен было всего восемь, и почти все из них Леонард уже пытался записать раньше или, по крайней мере, играл со своей группой на концертах. Включённая в альбом запись «Sing Another Song, Boys» вообще была сделана живьём на фестивале под Экс-ан-Провансом.

После пяти дней записи музыканты отправились по своим делам, а Леонард и Джонстон повезли плёнки в Лондон, чтобы записывать дополнительные партии: декламацию Леонарда в «Joan of Arc», детский хор в «Last Year’s Man» и струнные аранжировки Пола Бакмастера — виолончелиста с классическим образованием и игравшего экспериментальный рок басиста, который написал аранжировки для первых двух альбомов Элтона Джона11011. Как рассказывал Бакмастер, ему предоставили «полную свободу», но «музыку Коэна почти невозможно аранжировать». Его участие ограничилось «небольшими текстурными и колористическими фрагментами» [2]. Рон Корнелиус вспоминает:

— Сначала мы работали так же, как когда делали Songs from a Room, но по мере того как мы всё глубже вникали в детали, наш подход менялся. «Famous Blue Raincoat» как бы вызрела у нас на глазах и «Avalanche» тоже. Очень легко запихать в песню слишком много идей, но в то же время, если бы мы не вложили в неё всех этих лошадиных сил, в ней не было бы столько энергии. Но она вымахала в монстра.

Корнелиус, как и Леонард, был ещё не удовлетворён альбомом. Леонард пригласил его в Лондон.

- Некоторое время, — говорит Корнелиус, — мы с Бобом [Джонстоном] чуть ли не дрались из-за этого альбома — мы оба хотели, чтобы альбом получился как можно лучше. Нам с Леонардом, в конце концов, пришлось перечеркнуть жирным крестом очень многое из того, что написал Бакмастер, потому что получалось уже слишком. Но если прислушаться повнимательнее, в этой музыке очень много идей.

«Это была странная пластинка», — вспоминал потом Леонард [3]. В ней нет практически ничего от кантри — разве что, может быть, перекошенный сельский ритм песни «Diamonds in the Mine», этого хриплого крика о тщете всего сущего. На этом альбоме есть некоторые из самых беспросветных, но также некоторые из самых красивых песен Леонарда. Смиренный эротизм «Joan of Arc» и безмятежная сладкая горечь «Famous Blue Raincoat» (старый как мир любовный треугольник — письмо сопернику или другу, или другу и сопернику, написанное в тёмный предрассветный час) звучат почти невыносимо прекрасно рядом с мрачными, пугающими «Sing Another Song, Boys», «Dress Rehearsal Rag» (Леонард: «Я не написал эту песню, я выстрадал её» [4]) и «Avalanche». «Avalanche» — мощная, захватывающая песня, открывающая альбом, — написана от лица горбуна, гротескного хозяина золотой горы, вожделеющего женщин, — еврея с нацистской карикатуры. А может быть — от лица человека, который мучается в глубинах ада и страстно желает, чтобы Бог его услышал. Или от лица человека, который уже обладает женщиной, но не желает ни её, ни её домашнего уюта. Или от лица Бога, милосердного новозаветного Иисуса (крошки на столе, оставшиеся от Тайной вечери, рана в боку), который оказывается не менее жестоким и требовательным, чем ветхозаветный Иегова. В этих шести куплетах, спетых под минорный аккомпанемент без подслащающих пилюлю женских голосов, — множество слоёв, множество зеркал, но неизменным остаётся только ощущение одиночества и тоски, депрессии и отчаяния.

Первые альбомы Леонарда — Songs of Leonard Cohen, Songs from a Room и Songs of Love and Hate — составляют своего рода трилогию, в которой душегубы идут об руку с самоубийцами, мученики — с воинами, гуру — с персонажами Ветхого Завета, а влюблённые и их возлюбленные шагают в противоположных направлениях. Как в поэтических книгах Леонарда, в этой трилогии есть повторяющиеся темы и мотивы, выученные и забытые уроки, радость, которая становится любовью, которая становится страданием. Жанна д’Арк, чье изображение можно увидеть на оборотной стороне конверта первого альбома, на третьем становится героиней песни. Марианне Илен, чья фотография украшает конверт второго альбома, посвящена песня на первом. «Dress Rehearsal Rag» была написана для первой пластинки, записана для второй и, наконец, вышла на третьей — через три года после того, как люди услышали её на альбоме Джуди Коллинз, с которого фактически началась музыкальная карьера Леонарда.