Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии. 1130-1194 - Джон Джулиус Норвич

На континенте также котел вновь кипел. Робер из Лорителло, как всегда деятельный, вторгся в Базиликату – подъем итальянского «сапога» – и дошел до Таранто и Ориоло; Андреа из Рупеканина поднял бунт в Кампании; Салерно, впервые проявив нелояльность, примкнул к восставшим; и даже Калабрия, в прошлом самое надежное из владений короля, взбунтовалась по наущению графини Клеменции – возможно, желавшей отомстить Вильгельму за своего возлюбленного. Только несколько баронов на всем полуострове хранили верность своему сюзерену – в частности, Боэмунд из Манопелло и родич королевы Жильбер из Гравины, который, несмотря на причастность к заговору против Майо, вернул себе расположение короля.

Но какие бы печальные события ни происходили на континенте, прежде всего следовало заняться сицилийскими делами; Вильгельм мог только призвать Жильбера, чтобы он попытался взять ситуацию под контроль, насколько это возможно с имеющимися в его распоряжении силами, пока сам он поведет войска против Танкреда и Рожера Склаво. В конце апреля Вильгельм выступил в поход. Пьяццу, после нескольких недель осады, он разграбил и сровнял с землей. Бутера – его следующая цель – представляла более серьезную проблему. Мятежники, надеясь, что беспорядки за проливом могут в любой момент заставить короля снять осаду, держались стойко – и даже советовались с астрологами, чтобы определить наиболее выгодные моменты для вылазок и контратак. Поскольку Вильгельм мог с помощью собственных астрологов также определить день и час, который выберут осажденные, и отдать соответствующие распоряжения, эта тактика, похоже, шла мятежникам скорее во вред, чем на пользу; тем не менее только к началу зимы недостаток пищи в сочетании с растущим недовольством горожан заставили их сдать город в обмен на позволение свободно покинуть остров. Вильгельм принял эти условия и позволил бунтовщикам уйти; но к городу, который предал его дважды за пять лет, у него не было жалости. К Рождеству на гордой скале, где некогда стояла Бутера, не осталось ничего, кроме груды дымящихся руин.

Задержавшись в Палермо, чтобы отметить праздник и подготовиться к предстоящей кампании, король переправился на материк в начале марта следующего года. Пока он продвигался по Калабрии, графиня Клеменция и ее семья укрылись в своем замке Таверна, высоко в горах на север от Катанцаро. Они тоже оборонялись упорно, спуская вниз с крутого склона тяжелые бочки, утыканные гвоздями, которые катились на ряды осаждавших, вызывая тяжелые и бессмысленные потери; но вторая атака Вильгельма оказалась успешной. Двое дядей графини были казнены; она сама и ее мать – взяты в плен и отправлены в Палермо. Дальнейшая судьба их неизвестна.

С этого момента, как и в предыдущей кампании, всякое сопротивление прекращалось при приближении Вильгельма. Он не ведал жалости. Когда его главного мажордома, евнуха Джохара, схватили при попытке бежать с королевскими печатями, он утопил его на месте. В Таранто, который сдался практически без борьбы, Вильгельм повесил всех сторонников Робера из Лорителло – хотя сам Робер уже бежал в Ломбардию к Фридриху Барбароссе. Армия Вильгельма двигалась через Апулию и далее за горы в Кампанию, и повсюду за быстрой сдачей следовала расплата – бунтовщиков вешали, калечили и ослепляли, а сам город или область заставляли выплачивать «искупительные деньги» – обязательную подать, которая, хотя часто ложилась непомерным бременем на тех, кому приходилось ее выплачивать, позволила пополнить разграбленную казну короля.

Летом Вильгельм подошел к Салерно. Многие из старейшин города, поддерживавшие бунтовщиков, бежали, но оставшиеся вышли, чтобы приветствовать своего короля со всеми надлежащими изъявлениями привязанности и преданности. Вильгельм не слушал, он категорически отказался хотя бы войти в город. Измена его собственной столицы была из ряда вон выходящим предательством и заслуживала из ряда вон выходящего наказания. Салерно, без сомнения, постигла бы судьба Бари, если бы не вмешательство двух могущественных покровителей. Первым был небесный патрон города святой Матфей, по воле которого, как утверждает архиепископ Ромуальд, среди ясного и безоблачного дня на лагерь сицилийцев обрушилась буря столь яростная, что все палатки, включая палатку короля, были снесены. Таким образом Вильгельму дали понять, что, причинив городу какой-либо вред, он прогневит небеса. Вторым защитником стал тезка святого Матфея, уроженец Салерно, Маттео Нотарий, который уговорил Сильвестра из Марсико и Ричарда Палмера заступиться за его родной город.

Объединенные усилия двух Матфеев достигли успеха. Вильгельм ограничился тем, что приказал изгнать из города всех ненадежных и повесить всех причастных к заговору. Салерно был спасен.

Но хотя непосредственная опасность миновала, нанесенные раны так и не удалось полностью залечить. Когда в конце лета 1162 г. Вильгельм вернулся на Сицилию, он обнаружил, что остров охвачен религиозной враждой, небывалой в его истории. Король отбыл в спешке, отлично зная, что многие из тех, кто принимал участие в сицилийских восстаниях, получили по заслугам, и поручил одному из дворцовых каидов[92], крещеному евнуху по имени Мартин (при поддержке палермского правительства), выследить и поймать их. Это был роковой выбор. Мартин чудом уцелел, когда мятежники разоряли дворец в прошлом году; его брат погиб во время резни, и с этого дня он питал глубокую ненависть ко всем христианам. Как только Вильгельм отплыл на континент в предыдущем марте, на острове начался подлинный террор. Повсюду шла охота на тех, кто когда-либо участвовал в заговорах или хотя бы высказывался против короля или его приближенных, а попутно сводились многие старые счеты между мусульманами и христианами. Те, на кого пало подозрение, проходили различные формы, а поскольку даже выжившего часто признавали виновным, таким образом можно было избавиться от всех нежелательных людей, какие бы нелепые обвинения ни выдвигались против них. Местные власти, которым было приказано провести расследования в подвластных им областях, были слишком напуганы, чтобы ослушаться. «Искупительные деньги» собирались даже в тех городах и районах, которые никогда не нарушали своих обязательств. Таким образом, порядок был восстановлен и государственная казна вновь наполнилась, но дорогой ценой. К уважению, которое, невзирая на все сложности, основная масса населения испытывала к центральному правительству, теперь примешивался нездоровый страх; и согласие, которое оба Рожера так старались установить между своими христианскими и мусульманскими подданными, было разрушено навсегда.

Одной из жертв стал Генрих Аристипп. Фальканд утверждает, что он принимал участие в последнем заговоре и лишил себя всякой надежды на прощение, похитив некоторых женщин из гарема для собственных нужд; учитывая возраст Генриха и то, что о нем известно, трудно сказать, какое из двух обвинений более невероятно. Имеется другое и гораздо более простое объяснение его гибели. Этот мягкосердечный ученый внезапно оказался в ином мире – мире заговоров, антизаговоров и придворных интриг во всей их силе и порочности. Его позиция с неизбежностью создала ему врагов; и когда этим врагам выдался случай его низвергнуть, они сделали это без колебаний, использовав оружие ему неведомое, против которого он был беззащитен. В результате старейший друг и преданнейший сторонник Вильгельма разделил судьбу его самого злобного противника; подобно Маттео Боннеллюсу, Генрих Аристипп окончил свою жизнь и труды в темнице.