Призрак Адора - Том Шервуд

Тут мы примолкли и, быстро взглянув друг на друга, улыбнулись: в соседний дом брат Глабр привёл нового жильца – невысокого, с отрешённым лицом, японца. Мы условились, что Тай не станет расспрашивать монахов о нашей троице, а только попросит отвести его туда, “где спокойно и тихо”. Конечно, он нас заметил в окне, но вида не подал. Теперь Тай был рядом.

– Что ж, – радостным голосом выговорил я, сильно сжимая в руках горячую трубку. – Всё, как предполагали. Нох гуляет по Городу, смотрит и слушает. Тай наблюдает за всеми, кто будет появляться возле нас, определяя среди них Джованьолли или людей от него. А нам с Готлибом нужно придумать и изготовить для Властелина шкатулку с секретом. Но сначала покушаем, братцы.

Легко было сказать – “придумать”! Изготовить-то ладно, умелых рук много на свете. Гораздо больше, чем светлых умов. Прошли три дня и две или три бессонные ночи, пока мы не наткнулись на идею и облик вещицы, секрет которой был так же прост, как и необычаен. Тайна его заключалась не в скрытом рычажке или кнопочке, какие обычно делаются в шкатулках. Я изготовил невысокий металлический цилиндр, состоящий из двух половинок. Когда одна своим краешком входила в другую, её прочно схватывали четыре защёлки. И открыть этот хитрый бочонок можно было, только нажав на эти четыре защёлки, нажав одновременно и нажав изнутри . Для этой цели внутри был помещён тяжёлый железный шар. Взяв цилиндр в руки, его нужно было сильно раскрутить, так, чтобы шар внутри летал бы столь быстро, чтобы одновременно коснулся бы всех защёлок. Тогда половинки можно было разъять. Искать же тайные рычажки или кнопочки можно было бесконечно: в бочонке их просто не было.

Вернувшись домой, мы вручили маленькому приветливому домовому тяжёлый, в круглом картонном чехле, бочонок и попросили передать его Августу, в таинственный недоступный дворец.

– Здесь, на футляре, всё написано, – сказал я угодливому человечку. – Кому это, что это и от кого.

Потом поднялись в комнаты, быстро умылись, ещё быстрее поели и завалились спать.

Теперь нам оставалось только ждать. Два дня мы провели в сладком и безмятежном безделье. Кушали, спали, играли в шахматы. Мне казалось, – что вот, наконец-то, пришли спокойные и мирные времена. Всё, всё хорошо. Можно выспаться на белом белье, отмыться тёплой водой – и пресной водой, не морской, в которой совсем не мылится мыло, отпустить сжатое в порыве и ожесточении сердце. Но – не судьба. Примчались нежданные, и закрутились бешеным вихрем события, о которых и помыслить-то было нельзя.

Нет, не зря плакала Эвелин.

Это был короткий, на полминуты, визит.

– Легат, – голосом если не тревожным, то исполненным значительности, шепнул мне домовой, когда в проулке появился и зашагал к нашему дому человек при оружии.

– Сам? Начальник Легиона Города?

– Он. И похоже, что к нам.

Да, к нам. Вошёл, поморгал узкими глазками, преодолевая неизбежные неудобства резкого перехода от солнечного яркого света в полумрак помещения. Постоял, положив руку на длинную, прямую рукоять странного, короткого и тонкого меча, – и вскинул, уставил вдруг прямо в меня взгляд чёрных, поблёскивающих глаз. Действительно, японец. Не соврали разносчики слухов. На Тая похож.

– Случилось мне передать, – на сносном английском заговорил гость, – свёрток для Властелина. На свёртке было написано, что податель его – Томас Локк Лей, британец, капитан и владелец корабля под названьем “Дукат”.

– Томас Локк – это я.

Его маленькие тёмные глазки изумлённо уставились на меня. На лице появилась – нет, не улыбка, а скорее просто оскал. Обнажились чуть скошенные вперёд крупные жёлтые зубы. Выражение лица приняло оттенок брезгливости и досады.

– Лживая свинья.

– Что-что-о?

– Болтливая, нахальная свинья. И даже не свинья ещё. Поросёнок. Да ты бы хоть бороду отрастил!

Он вздохнул.

– А я так надеялся встретить самого Локка. Отложил столько дел. Пришёл сюда. Сам…

Повернулся и шагнул к выходу. И на выходе, не поворачивая головы, бросил ещё одну фразу:

– Много теперь самозванцев, называющих себя Локками.

Он прошёл сквозь дрожащий дверной проём, наполненный слепящим солнечным маревом и, резко выбрасывая кривоватые ножки, зашагал по переулку прочь, а от стен домов, как будто выйдя из камня, отделились несколько молчаливых и тёмных, при оружии, людей и поспешно и тихо двинулись следом, оставаясь на почтительном расстоянии.

– Что это за чучело? – бросил я, вскипая.

– А ведь это похвала тебе, Томас, – перебил меня, явно спеша утешить, Нох. – Слух о тебе бежит быстрее тебя!

– Поди к чёрту, Нох, – с досадой бросил я в ответ. – Я не ребёнок, чтобы меня успокаивать!

(С мольбой обращаюсь ко всем, кто сейчас эти строки читает. Будьте терпимы и бережны с теми, кто вам близок и дорог! Очень легко обидеть человека. Особенно – любящего вас, а потому – безответного. Конечно, можно себя обманывать тем, что минута размолвки пройдёт, и вы, успокоившись, найдёте слова и поступки, которые помогут восстановить добрые отношения. Мираж! Случается, – рок наносит внезапный удар и отнимает близкого вам человека. И вы с ужасом вдруг осознаёте, что просить прощения – не у кого.)

Нешуточно разозлил меня кривоногий наш гость. Я повернулся и зашагал по жёлтой крашеной лестнице наверх. Ступени жалобно закричали под шагами нервными и тяжёлыми.

– Я выколочу трубки, Томас! – добрым, приветливым голосом прокричал вслед мне старик.

Он хорошо понимал, что через минуту мне станет стыдно за неуместную грубость, и я отправлюсь искать пути к извинению, и этой вот теплотой в голосе сообщал мне, что не нужно никаких извинений, что в сердце его нет обиды. А я, точно, уже досадовал на себя, припоминая, как вот так же напрасно наорал на бедного Оллиройса при абордаже у Чагоса, и как непросто было придумать потом тот вечер на вершине скалы, приведший нас к примирению. К тому подлинному примирению, что не на словах, а в душе. И я точно знал, что сейчас поднимется наверх, неся выколоченные трубочки, Нох, и я немедленно попрошу у него прощения.

(Настойчиво мелькало тогда в мыслях моих это слово – “прощение”. Но я и помыслить не мог, что через миг оно обернётся прощанием . Навис рок над нами и соткал уже паутину непредвиденных, страшных событий.)

Наверху, у раскрытого окна стоял Тай. Он был у нас, в наших комнатах! Тай ладонью слегка постукивал по подоконнику. Лицо его было невозмутимо, но тот, кто хоть немного его знал, увидев это постукивание, сказал бы, что Тай просто выведен из себя.

– Ронин! – коротко выкрикнул он, увидев меня, и указал вслед уходящему Легату.