Дворец утопленницы - Кристин Мэнган

Фрэнки вспоминала о Гилли ежедневно, стоило только взглянуть на письменный стол, где возле растущей день ото дня стопки страниц лежало письмо из суда. Она не пыталась отделить одно от другого, две даты – явки в суд и сдачи рукописи – слились в одну, к слушанию нужно было непременно закончить роман: если не успеть до того, как рукопись Гилли уйдет в печать, другого шанса уже не будет. Она работала без передышки, отменяла запланированные обеды с Джек, приглашала их с Леонардом к себе на ужин или обещалась прийти в гости к ним, но без конца переносила дату.

– Ничего не понимаю, – однажды возмутилась по телефону Джек. – Я думала, рукопись уже готова.

Так и есть, солгала Фрэнки, но нужно кое-что переделать, Гарольд читал черновой вариант, некоторые фрагменты хочется переписать. Она не призналась, что работает сразу над двумя романами. Заверила Джек, что осталось недолго, что скоро все будет как раньше. Дала слово.

Она дописала роман за день до суда.

С самого утра все шло наперекосяк. Фрэнки не успела на автобус, на котором обычно ездила в город, – по пути к остановке вспомнила, что оставила чайник на плите, бегом бросилась домой, затем обратно и в итоге опоздала на несколько минут. Когда она добралась до читального зала, оказалось, что лучшие места уже заняли те, кто приехал пораньше, и за ее любимым четыреста вторым столом сидит, отгородившись от мира стопкой книг, некий пожилой джентльмен. Удача не сопутствовала ей и днем – когда урчание в ее животе начало эхом разноситься по залу, Фрэнки, по своему обыкновению, отправилась в кафе, которое держала женщина из Сорренто, но на знакомой улице ее встретила лишь пришпиленная к закрытой двери записка, в которой хозяйка благодарила посетителей за долгие годы преданной поддержки и сообщала, что уходит на пенсию. Все эти события настолько выбили Фрэнки из колеи, что в музей она предпочла не возвращаться и вместо этого села на ближайший автобус до Крауч-Энда.

Дома, устроившись за столом, она со вздохом принялась собирать рукопись, которую нужно было отправить Гарольду перед назначенной через несколько дней встречей. Она столько времени провела над этими страницами, редактируя и переписывая, почти не выходя за пределы воображаемого мира, что теперь чувствовала себя разбитой и изможденной.

Спать она легла, не потрудившись раздеться, веки до того отяжелели от усталости, что не хватило сил даже приоткрыть глаза на звук капающей из крана воды. Завтра я пойду в суд и расскажу все как было, убежденно прошептала она. И тогда этому кошмару настанет конец.

Все как было.

Фрэнки еще долго лежала с закрытыми глазами, размышляя, что же на самом деле было и сможет ли она сама когда-нибудь в этом разобраться.

В день слушания за ней зашла Джек и они под руку отправились в коронерский суд Сент-Панкраса.

– Сама не понимаю, с чего я так разнервничалась, – уже у самого входа призналась Джек, – но с прошлого вечера вся трясусь. Леонард даже хотел вызвать врача, потом пытался убедить меня, что ему следует пойти в суд со мной. Но я отказалась, это было бы слишком. К тому же вдруг кто-то из присутствующих видел нас в Италии и узнает? Не покажется ли странным, что мы сразу не рассказали про свою поездку, про знакомство с Гилли, про то, что видели ее всего за пару дней до смерти? В смысле, вдруг нас неправильно поймут, начнут в чем-то подозревать? Не хочу, чтобы они тратили время на заведомо ложные предположения. – Джек остановилась, хватая ртом воздух.

– Просто подыши.

Фрэнки прекрасно понимала, почему Джек паникует. Смерть побуждает к противоречивым поступкам. Не далее как утром, глядя на себя в зеркало, Фрэнки сама на мгновение задумалась, не сказать ли правду. Представила, каково будет во всем признаться – что произойдет, если сообщить всему залу, что последние мгновения жизни Гилли прошли у нее на глазах. Если заявить во всеуслышание, что она сама не уверена, что это было – может, несчастный случай, а может, и кое-что похуже.

Но теперь, стоя перед зданием из красного кирпича, Фрэнки чувствовала, как ее решимость тает. Едва взявшись за ручку двери, она поняла, что не скажет правды, что это невозможно. Сколько бы она ни фантазировала о явке с повинной, одной мысли о том, как Джек посмотрит на нее, услышав признание, как отвернется, поняв, что все эти годы обманывалась в лучшей подруге, хватило, чтобы передумать. Ближе нее у Фрэнки никого не было, и она попросту не могла отказаться от этой близости, не могла позволить Джек и их давней дружбе утечь сквозь пальцы.

Фрэнки склонила голову и шагнула в жаркий, душный коридор, намереваясь сделать все возможное, чтобы спастись, чтобы защитить жизнь, которую такими усилиями создавала. Эту маленькую и, быть может, несущественную для других жизнь, которая, несмотря ни на что, принадлежала ей.

– Доброе утро, – начал коронер. – Меня зовут Роберт Уильямс, и сегодня мы собрались на предварительное слушание об установлении причин смерти Джиллиан Ларсон, наступившей в Венеции, Италия, в первой половине ноября 1966 года.

Фрэнки дрожала в своем кресле, все ее тело словно бы гудело и вибрировало, зубы стучали. В зале суда оказалось куда больше народу, чем она предполагала, явились не только друзья и родственники погибшей, но даже несколько журналистов. Последних легко было узнать по записным книжкам, которые те, рассчитывая слиться с толпой, старались не поднимать слишком высоко. Но, по мнению Фрэнки, они так или иначе бросались в глаза. Если друзья и родные Гилли выглядели напряженными и встревоженными, будто боялись, что на заседании им откроется нечто чудовищное, то лица журналистов не выражали ни малейшей озабоченности, им было не привыкать к разговорам о смерти, а подробности трагедий превратились для них в обыденность. Джек заерзала в соседнем кресле. Фрэнки повернулась к ней, отчаянно стараясь улыбнуться, но уголки ее губ предательски дрожали. Нелепо так волноваться. Согласно процедуре, она заранее дала показания в письменной форме, и сегодня ее ждал лишь допрос по мотивам изложенного, так что никаких сюрпризов не предвиделось. И все же она никак не могла успокоиться, не могла забыть о том, что произошло, когда она в прошлый раз позволила себе открыть рот в присутствии журналиста.

Джек протянула руку, накрыла ее ладонь своей.

– Ты справишься, – прошептала она.

Опасаясь, что голос ее подведет, Фрэнки лишь кивнула.

По правде говоря, казалось, что подвести ее может не только голос. Она всерьез опасалась, что, когда придет время вставать, колени подогнутся. Сердце бешено колотилось и в то же время словно бы замерло – никогда прежде Фрэнки не испытывала ничего подобного. Она невольно задумалась, что будет, если упасть в обморок у всех на глазах, не навлечет ли это подозрений?

Успокаивало одно: первой ее не вызовут. Как выяснилось, ее имя в списке свидетелей – судмедэкспертов, друзей и коллег Гилли – значилось одним из последних. Вполне логично. Разумеется, друзья знали ее лучше.

Свидетели сменяли друг друга, по очереди пересказывая историю своего знакомства с Гилли, и, хотя сердце у Фрэнки по-прежнему учащенно колотилось, а к горлу то и дело подкатывала тошнота, от нее не ускользнул любопытный факт: все они будто бы описывали разных людей. Ни в одном из этих описаний ей не удавалось узнать ту Гилли, с которой судьба свела ее в Венеции. По правде сказать, не выходило даже составить из чужих показаний мало-мальски цельный образ. И отчего-то эта зыбкость вселяла тревогу – Фрэнки и прежде замечала, что воспоминания о Гилли понемногу утекают сквозь пальцы, но теперь, среди всех этих противоречивых портретов, ее собственные представления о девушке рушились на глазах.