Дедушка русской авиации - Григорий Волчек

Скоро одиночка перестала быть одиночкой. На следующий день в камеру поместили еще двоих человек — тоже больных, но уже настоящих. Один из них — Витя, проштрафившийся вэвэшник. Злой на вертухаев, Полторацкий хотел было отоварить парня, но передумал — Витя загибался от ревматизма, у него опухли суставы на руках и ногах. Бить такого доходягу Полторацкий посчитал ниже своего достоинства. К тому же краснопогонник оказался неплохим парнем, и когда его отпускали боли, рассказывал интересные вещи. Другим соседом Полторацкого стал дисбатчик Слава, страдающий острым фурункулезом (все ноги усеяны язвами) и почечными коликами. Во время частых приступов у дисбатчика мертвенно бледнело лицо, под глазами обозначались темно-синие круги, на лбу выступал обильный пот.

Полторацкий был рад компании. Одному сидеть скучно, а тут у Вити рот не закрывается:

— Первое дело в нашей службе — определить позицию: либо ты зекам друг, либо враг. Если первое, то надо заниматься «перекидкой». Это значит передавать в зону чай, наркотики, карты, деньги. Конечно, отцы-командиры могут за это дело капитально взгреть, но зато зеки за «перекидку» платят щедро — либо деньгами, либо вещами. Видел ножички с ручками из разноцветной пластмассы? Все оттуда — презенты вэвэшникам! Не исключен и вариант блат-хаты в качестве материального стимулирования. Я однажды заслужил, поэтому в воскресенье на увольнение пошел не по городу шарахаться, а культурно, на хату. Хозяин выставил угощение, водку, врубил видик, вызвал телок. Что интересно — все замужние бабы. Хозяин платит щедро, общак не оскудевает. Денег там крутится — ого-го! Однажды мы на караульной тропе сверток нашли, срываем обертку, а там двадцать пять тысяч, скромненько!

Вот это когда с жуликами дружишь. А можно наоборот, вовсю рубиться и зеков метелить. Тогда не исключен электродный вариант. Был у нас один парень — хлебом не корми, дай повыеживаться! Гонял жуликов почем зря! Ну, запустили в него из барака отточенным электродом. В шею попали, парнишка чуть ласты не склеил.

Вообще, разных случаев у нас много было. Однажды послал нас старшина забор в зоне чинить. Мы ему говорим: «Товарищ старшина, сообщите караулу!» Он отвечает: «Будь спок, сообщу!» Ну, пошли мы, и только начали прогнившие доски отрывать, как сверху, с вышки — пулеметная очередь. Мы чуть дуба не дали! Прижались к забору, а рядышком, в полуметре от нас, косяком очереди ложатся! Самое смешное, что караульный был прав на сто процентов. Что он видит — копошатся в запретке какие-то типы в темных ватниках — или побег, или подготовка! Ну, конечно, старшина услышал очереди, и давай в караул звонить. Короче, попка пулять перестал, а мы лежим ни живые, ни мертвые, и пошевелиться боимся! Честно скажу — штаны у меня были мокрые! Обоссался, как последняя проститутка! Но я тебе говорю — тут любой бы схлыздил!

А вот в выездных караулах прикольно. Приехали мы как-то с караулом в Ленинград и двое суток провели в образцовой части ВВ. В казарме кругом зеркала, витражи, паркет, ковровые дорожки. Полный отпад! Каждому поганому прапору честь отдается! Да что прапору — я в казарму зашел, так и мне дневальный честь отдал! А какая там наглядная агитация! Фотографии воинов-спортсменов и отличников боевой и политической подготовки — цветные, в полный рост, вставлены под оргстекло с подсветкой! А стенд с фотографиями членов Политбюро — это просто иконостас Петропавловского собора! А еще у них в Ленкомнате лежит книга отзывов почетных гостей — громадный такой том, корка красная, бархатная, с золотым тиснением, а бумага, наверно, в миллиметр толщиной, мелованный картон. И на каждой странице запись: Дидье Рацирака, Самора Машел, Дени Сассу-Нгессо — короче, вся африканская шушера, что там в гостях была. И еще есть запись Индиры Ганди. Лично видел, по-английски написано, и перевод: «Поражена и восхищена условиями службы советских солдат!».

Витя замолк и стал массировать колено — у него начинался приступ. Неожиданно вякнул доселе молчавший Слава:

— Дисбат бы этой старой суке показать — интересно, что бы она тогда написала. Ох, и служба здесь, бляха-муха! По колено в грязи идешь — строем, с песней, по пояс в снегу — строем, с песней! Работаешь — бегом, тачку возишь — бегом, чуть что на так — прикладом по голове! Однажды на работу шли, так конвоир в ГАЗ-66 забрался и сказал: «За мной, бегом!». Бежали до карьера километров семь, чуть не сдохли! Я уже хотел вены резать, но тут почки начали шалить, и я от работы отмазался. Стало быть, повезло. Скорей бы в часть, а то уже почти год здесь парюсь, достало все. Голые камни, три стены, а четвертое — море!

Полторацкий и не знал, что здесь где-то рядом море.

Брякнул засов, открылась дверь камеры.

— Полторацкий, на выход!

— В чем дело?

— Приехали за тобой!

Выводной провел Полторацкого через улицу в торец здания, где помещался начальник гаупвахты. В кабинете топтался Охримчук. Небольшие формальности, и Гоша уже ехал обратно в Кирк-Ярве.

— Спасибо, что приехали, товарищ прапорщик!

— Ты сильно не радовайся, Повторацкый. С Ура-губы вернулся, а от суда все равно не уйдешь — Варфоломеев приказал довести дело до конца. От так!

— А Нечипоренков? Рудык?

— Нечипоренков рад до ушей, а Рудыку твои дела похрену — у него своих навалом.

Игорь приуныл. Скоро, по-видимому, он понюхает либо Славин дисбат, либо Витину зону. Симпатичная перспектива!

В Кирк-Ярве путешественники вернулись незадолго до ужина. В казарме Полторацкий подошел к Горенкову, сидевшему в кубрике в полном одиночестве.

— Здорово, Кеша. Поговорим?

— Мне не о чем с тобой говорить!

Горенков был стукачом, а, следовательно, лицом неприкосновенным (какой дурак будет трогать «заложника» — разве только тот, который соскучился по губе или дисбату), поэтому мог позволить себе такой тон даже в разговоре с Полторацким.

— А мне есть о чем! Почему застучал?

— Я не хочу с тобой говорить!

— Будешь говорить!

Удар, хлесткий и болезненный. Полторацкому терять нечего.

— Повторяю вопрос — почему ты меня, сука, застучал?

— Сам ты сука, сволочь и гад! О сегодняшнем разговоре я тоже доложу замполиту!

— Докладывай. Кеша, я жду ответа.

— Я не собираюсь мириться с такой жизнью!

— С какой жизнью?

— С жизнью под твоей пятой! Это жизнь рабов! Ты не имеешь права так с нами обращаться!

— С нами — это с кем?

— С ТЭЧ, с карасями, со мной лично!

— А как с вами надо обращаться? С ложечки кормить? Кеша, ты не в профилактории, а в Советской армии, со всеми вытекающими отсюда грустными последствиями! Это система, да, абсолютно гнилая система, но от нее никуда не деться ни мне, ни тебе, никому — мы все в ней живем, и все вместе одно говно разгребаем!