Научите своих детей - Иван Фабер

свободы – они могли слушать музыку, смотреть телевизор, играть во всевозможные настольные игры. Обстановка позволяла воссоздать нечто похожее, возможно напоминающее им дом.

Здесь не пахло жестокостью. Здесь стоял нежный запах цветов. И кормили там намного лучше.

Я везде искал глазами её – но моей среброволосой любви здесь не было. Я с нетерпением ждал прогулки.

И вот санитар, в чистом белоснежном халате, на весь стационар кричит своим громким голосом о том, что пора собираться на прогулку.

Я оторвался от зеркала и побежал в сторону выхода, скучковавшись среди собравшихся зевак. Нас вывели.

Почуяв свежий воздух, я вдохнул его, наполняя свою хилую грудь драгоценным кислородом. Я наконец почувствовал тепло солнца. Я был счастлив. Если бы не одна мысль – я теперь убийца.

Слова дока уничтожили во мне себя, потому как я не знал больше, как доверять себе. Если бы не Сью, я бы сошёл с ума.

Моя девочка сидела на своём привычном месте, у ограды, по обратную сторону которой красовался небольшой горный обрыв, а далее за ним – река, холмы зелени. Я вспомнил Россию.

Я сел подле неё. Она не замечала моего присутствия. Мы молчали минут десять, после чего я, испытывая неудержимый интерес к её голосу, произнёс вслух:

– Здесь очень красиво.

Она молчала дальше. Я подумал уже, что дело в моём дрожащем непонятно от чего голосе.

– Давно ты здесь?

Я всё ещё не смел смотреть на неё, тогда как она вскоре стала пристально осматривать меня с головы до ног:

– А ты? – спросила она звонко, чётко, забыв ответить сама.

– Вторую неделю.

Я посмотрел на неё – светло-голубые глаза её, грубое остриженные под каре волосы, бледная кожа. До сих пор с аппетитом и восторгом вспоминаю как она выглядела.

– Уже не помню, сколько я здесь.

Я ужаснулся, вспомнив, что она тоже пациент. За что она здесь?

Переждав пару минут, я осмелился спросить её имя:

– Сьюзан. – Она, не отрываясь, глядела вдаль.

– Я – Карл.

Мне было боязно протягивать ей руку, однако она меня очень удивила, протянув мне свою и добавив:

– Я тебя знаю.

«Откуда?» – спросил ты сам себя, и Сью будто прочитала мои мысли.

– Тебя знает вся Канада.

Она сделала такое унылое лицо, и не знаю, от произнесённой ей фразы или выделанной гримасы ли мне стало так не по себе. Значит, она знала, почему я здесь.

Мне пришлось замолчать. Сью тоже ничего не говорила, однако через минуту всё-таки решила прервать тишину:

– Не расстраивайся, ты не один такой.

– Какой? – сию минуту спросил я.

– Ты не первый и не последний человек, который грешил убийством. – Она повернулся ко мне своё лицо и сверкнула глазами.

Стой дневник, мне очень тяжело переносить это заново.

С её слов я окончательно убедился в том, что убил Алису. Неужели мой страх признать себя виновным в смерти двух человек был вызван боязнью презрения? Впервые за долгое время я встретил того, кто не шугался меня, однако знал, в чём меня обвиняют. И это одно из качеств, за которые я испытывал к Сью нереальное притяжение.

Я сам удивляюсь, как мне легко даётся осознавать всё происходящее – как я определяю, в чём заключается проблема.. Ты сам в шоке, не правда ли? В частности, с того дня эта боязнь ушла – теперь мне было абсолютно наплевать на отношение других людей ко мне.

Они обусловлены страхом – никто не хотел бы оказаться на месте миссис Дойл и мистера Хьюза. Никто. Поэтому беззащитные людишки, зная тебя, будут с тобой вежливы, однако в голове у них ты всегда будешь ненавистен. Но кого это волнует, когда ты – тот, кто способен вершить судьбу.

Я всю ночь думал о своём перерождении. Смешно, правда? Но я именно так чувствовал себя.

Теперь я был не один – Сью была со мной.

Она рассказала мне, что сама из приюта – не знала родителей, и по причине сумасшедших условий того дома, где она находилась – где-то в глубине Канады, она могла в миг становиться безумной, за что её регулярно клали в психиатрический стационар, как и всех неугодных поведением беспризорных детей.

Сейчас ей двадцать один, и в доме Оррегана она около года, хотя неоднократно посещала его до последнего, казусного случая. Сью тоже убила человека. Не помню всех подробностей, потому как был ужасно потрясён тем, как спокойно она это рассказывала – в её, казавшихся мне пустыми, глазах не было ни капли сожаления об этом. Позже я спросил, изменила бы она своё решение выстрелить в арендодателя – и она ничуть не дала задний ход – её губы искривились, выпустив наружу необычной формы клыки, и сама она сделалась озлобленной, недовольной.

– Этот ублюдок не на ту напал. За что и был наказан!

Она часто, ни с того, ни с сего, спонтанно взрывалась истерическим смехом, просьбу объяснить происхождение которого то ли игнорировала, то ли просто не слышала – может быть, она действительно была больна каким-то психическим заболеванием, не знаю – то её состояние я прощал, считал нормальным, по причине того, что сам недавно понял – в аффекте я тоже могу делать всё что угодно.

Следующая встреча с Трамблом прошла намного позже, чем мы планировали, однако никакой продуктивности, которую я ожидал, не получилось – Чейл почему-то жалел меня, это было чрезвычайно приятно, но и одновременно не нравилось мне – я не хотел жалеть себя.

Он хороший человек, по нему видно, но я уже не тот Карл, который до глубины души у всех, у каждого просил прощения за то, в чём его обвинили.

Сейчас осматриваю написанные мной последние несколько страниц, и становится как-то чуждо, необычно – безумие, сказал бы ты раньше, но сейчас уже нет.

Ты по-настоящему стал тем, кем тебя нарекли.

Теперь у меня было это чувство, эта ненависть. И была Сью.

Мы с ней очень сблизились. И я до сих пор считаю, что не зря.

По-началу мы попросту сидели рядом, каждую прогулку, два раза в день. Молча. Нам хватало вида, открывающегося перед нами за оградой.

Через неделю наших искренних, совместных посиделок ты решился взять её за руку, без причины. Просто хотел. И заметно покраснел, когда она, как ты не ожидал, не убрала руку, а лишь скромно улыбнулась и хихикнула. Надо же, дьявол тоже умеет любить.

Но её у меня забрали. И ты никогда не простишь этого.

Поэтому ты в Хэммиле,