Малиновский. Солдат Отчизны - Анатолий Тимофеевич Марченко

с предложением прекратить военные действия, причём ни слова не сказано о капитуляции японских вооружённых сил в Маньчжурии. В то же время японские войска перешли в контрнаступление на ряде участков советско-японского фронта. Предлагаю командующему войсками Квантунской армии с 12 часов 20 августа прекратить всякие боевые действия против советских войск на всём фронте, сложить оружие и сдаться в плен. Указанный выше срок даётся для того, чтобы штаб Квантунской армии мог довести приказ о прекращении сопротивления и сдаче в плен до всех своих войск. Как только японские войска начнут сдавать оружие, советские войска прекратят боевые действия».

Одновременно Василевский отдал приказ перейти к действиям специально сформированных, подвижных и хорошо оснащённых отрядов. Эти отряды создавались из танковых частей, стрелковых подразделений, посаженных на автомашины, и подразделений самоходной и истребительно-противотанковой артиллерии.

Японские войска были буквально «парализованы» и целыми соединениями сдавались в плен. В советском плену оказалось 148 японских генералов, 594 тысячи офицеров и солдат. Вся кампания длилась 24 дня, а боевые действия — вдвое меньше. Военные действия советских вооружённых сил завершились блистательной победой. Японцев выбили с Южного Сахалина и Курильских островов.

— Вот теперь действительно можно спеть «И на Тихом океане свой закончили поход»! — Малиновский был счастлив.

Он вспомнил разговор, который произошёл у него с женой перед отправкой на Дальний Восток. Раиса Яковлевна очень переживала и сетовала:

«Ну вот, вся страна уже живёт мирной жизнью. А мы опять на фронт. Доколе же эта проклятущая война будет нас преследовать?»

Малиновский подумал и хитро прищурился:

«А ты помнишь, был в России такой монах — протопоп Аввакум? Много вёрст исходил он по российским дорогам вместе со своей верной женой. Не выдержала та и спросила: «Долго ли мука сия, протопоп, будет?» И ответил Аввакум: «До самой могилы, Марковна». Вздохнула протопопиха и говорит: «Добро, Петрович, ино ещё побредём». Вот так и мы, Раечка. Думаешь, война кончится, нам, военным, легко будет? Только что пули перестанут свистеть да бомбы падать. А так ещё долго брести придётся».

Раиса Яковлевна прижалась к мужу и прошептала:

«Добро, Яковлевич, ино ещё побредём!»

«А я другого и не ожидал от тебя услыхать», — улыбнулся тот.

Часть II

ТРЕВОЖНЫЙ МИР

Нам, прошедшим дорогами боя

По призывному зову трубы,

Каждым утром окно голубое

Как бесценный подарок судьбы.

Владимир Кравченко

1

а октябрьском пленуме ЦК КПСС 1957 года Никита Сергеевич Хрущёв предусмотрительно поручил сделать доклад Михаилу Андреевичу Суслову — «долгожителю» высшего эшелона партии.

Это же каким уникальным гибким позвоночником надо обладать думал не раз Хрущёв, чтобы сохранить своё членство в Политбюро при всех вождях, которые столь разительно отличались друг от друга! Суслов прекрасно чувствовал себя и при Сталине, и при Хрущёве, а впоследствии и при Брежневе. Создавалось впечатление, что лучшего главного идеолога партии не было и быть не могло.

Высокий, сухощавый, как-то намеренно горбившийся, чтобы даже этим подчеркнуть свою лояльность и преданность любому вождю, Суслов бодро взошёл на трибуну и, прежде чем приникнуть к страницам заготовленного доклада, устремил свой напряжённый взгляд в зал, как бы желая настроить участников пленума на то, что сейчас из его уст прозвучит нечто исторически судьбоносное.

Зал притих. Собственно, почти все присутствующие знали, что доклад Суслова будет полностью посвящён разгромной критике маршала Жукова. Но всё равно, хотелось узнать, так сказать, из первых уст, в чём состоит главное обвинение, которое официально предъявят полководцу. Это желание проистекало не только, а может быть, и не столько из обычного любопытства, сколько из необходимости как можно точнее уловить суть обвинения, «учуять» направление удара, чтобы, если призовут к трибуне помимо заранее подготовленных ораторов, не обмишуриться и попасть туда, куда велел попасть лично Хрущёв.

Суслов наконец заговорил высоким, надтреснутым, порой визгливым голосом, изредка поднимая от листа с текстом узкое, аскетичное лицо.

— Товарищи! В наших Вооружённых Силах партия вскрыла серьёзные недостатки и извращения в партийно-политической работе. Эти недостатки и извращения, как. теперь установлено, порождены грубым нарушением партийных ленинских принципов в руководстве Министерства обороны и Советской Армии со стороны товарища Жукова.

Зал напрягся: ого, речь идёт не просто о недостатках (у кого их нет!), а об извращениях ленинских принципов! Это уже не шуточки, это приговор, который обжалованию не подлежит. Большинство сразу смекнуло, что песенка великого полководца спета. Война, в которой он одерживал победы, позади, стала уже историей, новая агрессия пока ещё просматривается лишь теоретически, и можно вполне обойтись без всяких там полководцев, которые возомнили себя спасителями Отечества и жаждут, чтобы на них молились. Всё ясно, правда, есть один нюанс: докладчик всё же назвал Жукова товарищем, следовательно, речь не идёт о высшей каре. Интересно узнать, какие же факты приведёт Суслов и насколько основательны они будут для выводов, которые в докладе, как, впрочем, было принято и в других подобных докладах партийных начальников, шли впереди фактов. Но вот и факты:

— Огульное избиение командных и политических кадров... Министр обороны действовал по принципу: снять, списать, уволить, выгнать, содрать лампасы, сорвать погоны... А как он окарикатурил политработников, игнорируя тот непреложный факт, что они — представители партии в армии! «Политработники привыкли за сорок лет болтать, потеряли всякий нюх, как старые коты», — процитировал Суслов Жукова.

Ничего себе, это же ведь и о многих из тех, кто сидит сейчас в этом зале, в том числе и в президиуме!

— О том, что Жуков потерял элементарное чувство скромности, — вдохновенно вещал Суслов, — говорит и такой факт. Министр поручил купить и в целях личной рекламы повесить в музей Советской Армии написанную художником картину, представляющую такой вид: общий фон — горящий Берлин и Бранденбургские ворота, на этом фоне вздыбленный конь топчет знамёна побеждённых государств, а на коне величественно восседает товарищ Жуков. Картина похожа на известную икону «Георгий Победоносец».

Гул возмущения, приправленный откровенными смешками, прокатился по залу. Смеялись и сидевшие в президиуме, словно запамятовав, что тысячи их собственных портретов носят на демонстрациях по всем городам и весям огромной страны, вывешивают в школах, учреждениях, на предприятиях — иными словами, где только можно.

Ну ладно картины, бог с ними, кто не поддастся соблазну быть прославленным, тем более, если это необходимо для повышения авторитета армии! А вот то, о чём далее поведал докладчик,