Дикий барин - Джон Шемякин

В следующий раз куплю таких кусков побольше. Они сладкие, потому как из закамуфлированного сахара, но твердые и пропитаны какой-то штукой, чтобы в воде стремительно не таяли. Я проверял – бросал в воду и звенел куском по стенкам бокала.

С годами зарабатывать становится труднее. Впаривание людям иллюзий – мое семейное призвание с XVII века – теперь приходится сопровождать подручным инвентарем. Люди хотят балагана, шамкаю я мысленно перед остолбеневшей аудиторией, клоунада вам нужна, так получите же ее, миряне добросердечны!

Чем прекрасно второе января? Лично для меня тем, что наконец все разъехались.

Вчера вечером пару раз прошелся под окнами с проволочной петлей и повизжал дико за углом на два голоса с причитаниями. И утром разъехались все.

Провожал всех, по обыкновению своему, хлопотливо. Когда гости гуськом пошли к автобусу, любовался. Вот есть Венский бал, как я помню. А есть, наверное, и такое: Венский бал после наезда атамана Платова. Бредет бал в Сибирь в полном составе. Кто в чем на балу был – так и бредет в колонне. И я смотрю на этот Венский бал уже где-то при его входе в Тюмень. То есть перья у бредущих еще присутствуют, но не там и не у тех. На ногах накрученные куски ковров. На головах – заиндевевшие куски штор. Плюс видны следы торопливых ночевок в лютой степи, когда графиня с горящим поленом отмахивается от барона, а кругом сидят заинтересованные волки, которые еще под Тамбовом увязались за процессией.

По гостям было видно, что два, два наезда дикого атамана произошло. По локонам их. По платьям. И общему такому состоянию.

Туда летел самолетом.

Вхожу в салон опоздавшим. Весь салон в черных форменных ушанках. Весь салон.

Я зашел. Офицер (решительно во всем черном) встал с кресла 2С и взмахнул рукой. Ушанки синхронно снялись.

Я в проходе стою. Первый раз такое вижу.

Хотел прослезиться и срывающимся в фальцет голосом вскричать:

– Благодарю за службу! Господа гардемарины, эскадре с якоря сниматься, бою походу товсь! Японский адмирал, который болтается сейчас у рейда, хочет нас атаковать! Пусть! И если же судьба сулит нам смерть! И ежели этот наш парад последний! Знайте! Мы идем! Сомнения! Прочь! На прорыв! С Богом! Ура! Гимн!

Вместо этого скоренько прошмыгнул на свое место, где конспиративно затаился. Достал из портфеля легкий завтрак, начал деликатесно обстукивать о подлокотник яйца и присаливать их, лучась при этом добротой и тихим покоем. Потом вытирал о кресло руки в плавленом сырке.

Нахимовцы, видимо.

Весь полет нахимовцы общались между собой солидными оперативными голосами. Такие голоса должны звучать по богатым адмиралтействам, в дубовых залах с чуть выпуклыми наружу окнами, над картами с обозначениями броненосных соединений. Под шорох подобных голосов линкоры когда-то начинали слепо водить главными калибрами.

Когда рядом вымуштрованные люди, чувствуешь себя нескладным штафиркой. Вздыхаешь. Сидишь с торчащей напряженной шеей и ругаешь себя за то, что когда-то свернул не на ту дорожку.

Я думаю, что сейчас я был бы хоть даже и генерал-майором для начала. Или, напротив, стоял бы в карауле с полуоторванным одиноким погоном с единственной крошечной звездочкой. Кругом была бы полярная ночь, боязливые, встрепанные ледовитым ветром волки смотрели бы в окно караулки, а я с седой бородой до пояса и зажелтелыми кудрями из-под случайной бескозырки свято и прямо караулил бы телефон страшной полярной связи. Один на острове третью навигацию.

Зная меня, выбрать третий вариант развития событий сложно.

Обратно (так получилось, и не спрашивайте, как получилось) летел лоукостером «Победа».

Полет сразу же задался. Еще на земле. Два раза бегал в кассу, чтобы допустили к полету. Рядом какой-то гражданин доплачивал за багаж. Предложил гражданину сдать в багаж спутницу, а женой в 57 кг весом объявить перед Господом чемоданчик свой. Посадить чемоданчик с собой рядышком и, демонстративно милуясь, долететь до места назначения. Ныне времена такие, что попрекать некоторой странностью в выборе сожителя не должны. Жене же и в целлофане будет нескучно с прочими грузами лежать, если удастся распространить мою идею среди прочих.

Убедить до конца не удалось, потому как из кассы меня погнали в другую кассу. Обернулся на бегу, супруги смотрели друг на друга, как бы узнавая себя с другой, что ли, стороны.

Прибавил ходу.

После лаяний у кассы и просовывания в окошко выразительного лица, конечно, стал совсем опаздывать. К посадке гнал на всех парах.

Прижимая к груди портфель, вошел, вновь опоздавши, в салон. В салоне – исключительно зеленые штаны, красные боты, вязаные шапки, подкрученные усы, бороды, очки. Целый самолет. Все напоследок струячат в Сеть свои стильные идеи и находки. Один сразу на трех гаджетах наяривал. Видимо, вожак свирепой стаи. Как я таких называю, хипстер-секач. Остальные, впрочем, пожиже.

Прошел на свое место вольной походкой, иронично глядя по сторонам. Жаль, никто внимания не обратил. Все заняты жизнью.

Персонал на «Победе» прекрасный. Видно, что хотят пассажиров радовать – повязали на себя косынки, например. Свет включали, выключали. На малейший шорох с мест неслись с телегой со всех ног: «Мусор! У вас есть мусор!»

Открыл бутылку воды, купленной под гипнозом у тетки, стоявшей с бутербродной телегой на пути между кассами. Тут же почувствовал на себе немигающий взгляд сопровождающего члена экипажа. Пробовал пить, покашлял. Сжал бутылку в кулаке.

Свободной рукой открыл журнал из кармашка. Прямо на развороте: «Как нам сберечь самолет?» Прочитав информацию о том, что пассажиры обязаны сберечь самолет, решил попить снова.

Снова шипнул пробкой бутылки. И снова немигающий взгляд.

Тут свет вырубили, слава те господи. «Не отдам», – так решил.

Победой доволен.

В минуты тягостных переживаний, когда день похож на серое тяжелое пальто, я запираюсь у себя на чердаке и слушаю итальянскую оперу.

Уж не знаю, как это получилось, что все эти надуманные страсти возвращают меня в боеспособность. Помахивая двумя топорами, дирижирую оркестром, подпевая звездам.

И знаете что?!

У Верди есть такое свойство – когда он не очень любит персонажей, когда персонажи, скажем прямо, отвратительны, Верди наделяет их самой красивой музыкальной темой.

Странно, конечно, но понять можно.

Вчера по оплошности не заперли ворота и дождались гостей.

Сошел к гостям со свойственной мне простодушной суровостью, крутя над головой безмен. Вот были же раньше времена, никто ко мне не приезжал вовсе! И хоть было порой жалко переводимых под чанами с кипящей смолой дров, а все ж было это безгостевое время удивительно хорошим. Чистым таким было. Спокойным и искренним, как крынка парного молока на подоконнике.