Сага о Великой Степи - Мурад Аджи

Потом не по своей воле я оказался в соседнем Дагестане. На другом берегу Самура открылась иная страна – равнинная. Там живет народ, который тоже называется лезги. И дело, конечно, не в том, что едва ли не все говорят по-русски почти без акцента. Там дух иной! Горами не пахнет, пахнет российским селом… Неужели равнина так изменяет лезги?

Не хочу много рассказывать о дагестанских лезгинах: лишь две-три светлые минуты за всю поездку. Простите, дорогие земляки, но было именно так. И одну из этих светлых минут подарил Руслан Керимханов из селения Гилияр. Если бы не он и не его замечательные друзья, честное слово, подумал бы, что в Дагестане уже перевелись лезги.

Этот парень собрал в брошенных домах старинную посуду и хранит ее на чердаке. Бворит, для музея! Честное слово, несовременный лезги живет в Гилияре. Зачем-то учится рисовать. Зачем-то записывает народные предания и обычаи. Хочет восстановить мечеть. Говорит о возрождении народных промыслов. «У человека семья, дом, а он, как мальчишка, ерундой занимается», – возмущается кое-кто дома.

От Руслана я узнал, что, по преданию, Гилияр основали пришельцы из Саудовской Аравии. То ли в IX, то ли в X веке переселилось оттуда сто семей. Они, арабы, – корень какого-то народа, вошедшего теперь в семью лезги. Какого именно? Неизвестно. Зато известно, что в Гилияре всегда была мечеть. Настоящая. С покатой крышей. С минаретом. Правда, ныне она разрушена и, видимо, безвозвратно. Наши современники рядом с древней мечетью, прямо через кладбище, проложили дорогу… Словом, после оползня угол мечети отвалился.

На чердаке у Руслана я долго рассматривал его находки, а также страницы из арабских книг. Какого они века?.. Были мы и на руинах кладбища. На старинных памятниках я видел вырезанные фигурки лошадей или просто затейливый орнамент. Наверное, так лезги различали мужские и женские могилы. На современные же памятники приделывают фотографию, выбивают текст по-русски. Могилы обносят заборами. Мода теперь такая…

Конечно, открытий в Дагестане было много. Это и школа в Гилияре, в которой есть компьютерный класс. Это и аульский магазин, в который стояла приличная очередь за дефицитом – завезли узконосые галоши и стекла для керосиновых ламп. Это и народный театр, открытый в 1924 году о нем я, правда, только слышал. Слышал и о подарке археологам: в 1957 году в Гилияре нашли кувшин с обуглившимися зернами пшеницы, позже находку датировали третьим тысячелетием до нашей эры…

Много интересного в Гилияре, а самый интересный – Руслан Керимханов, ему скажу: «(санрех, Аллахди бахтлу авурай». («Счастливой дороги, Аллах осчастливит тебя». – Лезг.)

В поселке Белиджи на дома все вешают пучок колючей травы или прибивают бараньи рога – от сглаза. Иногда помогает сломанный заварной чайник… Каждый хозяин знает сам, чего ему опасаться, от чего предостерегаться. Рецепты проверенные, пришли из глубины веков, ведь прежде, до V столетия, здесь была столица княжества Чога. Городигце умещалось в крепости Торпах-кала (Глиняная крепость).

На остатки крепости мне и захотелось посмотреть, вот почему дорога завернула сюда. Однако в селении никто не знал о реликвии. Даже не слышали о такой! Об этой лезгинской ровеснице Трои. Опять же, спасибо случаю и терпению, они свели с веселыми солдатами, которые знают о крепости все. Коротко говоря, в лесу сохранилась Торпах-кала. Но к ней просто так не пускают. Что-то там берегут для новых мирных инициатив.

Это они, солдаты, нашли в земле Торпах-кала битую и целую посуду, изделия из меди: кольца, украшения. Несколько раз находили золото. Это они, солдаты, знают, где, в каких местах, под землей пустоты. Это они говорят, что около свалки есть плита, загораживающая подземный ход. Ребята не раз пытались подцепить плиту бульдозером, «не поддалась, гадина, так и бросили».

Интересуются, выходит, наши современники крепостью…

Остальные свои встречи в Дагестане я стараюсь забыть: тяжелый сон. Несчастная страна. Обездоленная. Там трудно с хлебом, с бензином и со всем другим. Там бессилие и безнадежность, а это – страшно. Ибо, сказано в Коране, самое большое несчастье – безнадежность.

Не знаю, забуду ли когда-нибудь встречи с потерянными аксакалами, очень хочу забыть их пустые глаза. Невероятно, но факт: никто из них не смог вспомнить ни одну лезгинскую пословицу, ни одну традицию или праздник. Не помнят ни отцов, ни дедов… Как говорит в таких случаях горская пословица: «Шакал доволен только своим запахом».

С опущенными глазами я пытался было сказать аксакалам о великих лезги начала века, о которых они, похоже, даже не слышали. Например, о Бейбалабеке Султанове, крупнейшем враче, вернее, естествоиспытателе, преподававшем в Сорбонне. Или об Али Гасанове, который поражал собеседников «эрудицией и силой мысли, разбиравшийся во всех тонкостях философии Спинозы и Лейбница, Канта, Гегеля и других» (так писали о нем современники), причем излагал он свои мысли и на турецком, и на фарси, и на арабском, не считая, конечно, европейских языков.

Пустые мои хлопоты! И я вдруг с ужасом понял, что это поколение всю свою жизнь крушило, чтоб «до основанья, а затем…». У него своя история, свой отсчет времени. И ничего, кроме этой истории, они не хотят знать. Их у страивают легенды о прежней отсталости и дикости лезги, эти легенды они же придумали. Будто не было гениального Фагира – поэта XVI века; будто не было Салаха, Лезги Кадыра, Мирзы ал-Ахты и других мыслителей XVII века. Забыты Раджаб Амирханов, Мулла Нури, Мирзали Али…

Сколько великих умов Лезгистана вычеркнуто из истории!.. Великанов низвергли, а на постамент подняли карликов.

Руку пожму лишь Сулейману Ханмагомедову, аксакалу из Гилияра, его не приглашают в президиум на торжественных собраниях, но он рассказал о празднике яран сувар. Даже глаза заблестели у аксакала. Тогда, в его детстве, всю ночь горели факелы и костры на крышах домов, люди до утра веселились, ходили в гости, а мальчишки ощскали в дымоходы сумки на веревках, куда положено было класть подарки: орехи, яблоки, всякую мелочь. Все-таки Новый год, он на Кавказе начинался весной, в конце марта.

В новогоднюю ночь за ужином в семье пускали по кругу «большую денежку». На счастье! А утром красили вареные яйца и катали их по траве… После праздника начинались полевые работы и кочевка в горы. И они тоже были как праздник!

Много радостных дней детства вспоминал уважаемый Сулейман-ага. И на каждом празднике – музыка, скачки, танцы. А долгими зимними вечерами собирались по очереди друг у друга, рассказывали сказки, спорили о жизни, женщины сучили шерсть… «Водка, пьянки – такого не знали». Куда все ушло?

Теперь в селениях, на равнине, по 300–400 домов, люди не знакомы друг с другом. Ведь многих насильно привезли с гор, порой специально рядом селили враждующие роды… Старики умирали и от смены климата, особенно болели дети… Таковы последствия «великих переселений» – чабану управлять легче, когда все на виду.

…Часто буду я вспоминать Тагирджал, там в полночь случилось землетрясение. Но тряслась не земля! То ушедшие лезги ворочались в могилах. Неспокойно ныне им, нашим предкам… Жеребца, у которого связаны ноги, спросили: