Блеск и коварство Медичи - Элизабет Лоупас

Бьянка издала пронзительный звук.

А вслед за ним раздался детский плач.

Повитуха выпрямилась, торжественно держа в руках младенца. Он был весь вымазан кровью и белым восковым налетом, который уже начинал слегка подсыхать и скатываться хлопьями. Повитуха прошла прямо к приготовленной ванне с водой и опустила туда малыша. Он заплакал еще отчаяннее.

Бьянка лежала, содрогаясь в рыданиях. Покрывала по- прежнему закрывали все ее тело, не позволяя увидеть истинное состояние постели.

Джанна Санти начала перебирать струны мандолины. Те звучали расстроенно, как будто бы корпус инструмента был поврежден изнутри.

— Это сын, ваша светлость! — воскликнула повитуха.

Великий герцог прошел мимо повитухи и взял ребенка на руки. Вода освежила вид крови и слизи. Волосы отпрыска были рыжеватыми, а гениталии разбухшими. Все прошло как нельзя лучше. Теперь все знают, что у него наконец-то родился сын.

— Можешь идти, сестра Кьяра, — сказал он. — Расскажешь обо всем, что видела, великой герцогине, а также всем остальным, кто спросит тебя об этом.

Тут он обратил внимание на то, что девушка стояла, плотно зажмурив глаза. Неужели она решила таким образом бросить ему вызов в ответ на то, что он заставил ее быть свидетелем? Что ж, хорошо. В таком случае она еще более охотно поверит услышанному. Она увидит его с ребенком на руках, и этого довольно.

— Сестра Кьяра, — снова позвал он.

Она открыла глаза и долго смотрела на извивающегося и ревущего младенца. Затем она молча сделала реверанс и вышла из комнаты.

— Она увидела? — рыдая, спросила Бьянка. — Она поверила?

— Тише, дорогая. Все хорошо.

— Я ненавижу ее.

— Ты еще сможешь ей отомстить, если захочешь. — Он наклонился к ребенку. — Представь, как ее взбесило то, что ей пришлось стать свидетелем рождения нашего ребенка. А кроме того, ей приказано рассказывать об этом всем, кому будет интересно.

— Все равно ее ненавижу.

Великий герцог рассмеялся. Обращаясь к ребенку, он сказал:

— Я назову тебя Антонио в честь того святого, который помогает находить утерянные вещи. У меня был брат Антонио, он умер в младенчестве, поэтому ты примешь это имя и понесешь его дальше в истории Медичи.

— Франко, — позвала Бьянка. Ее голос слегка охрип от всех этих криков и плача. Когда в комнате было только две служанки, можно было обращаться к нему как угодно. — Я сделала все, как ты хотел? Ты доволен?

Он подошел к кровати и положил ребенка ей на руки.

— Я доволен, — сказал он. — У нас теперь есть сын, Биа.

Казино ди Сан-Марко

6 декабря 1576

Десять дней спустя

Кьяра отступила на шаг от большого стола и поклонилась магистру Франческо и магистру Руанно. Как-никак, в лаборатории они были равны. Она была не прочь выразить им свое уважение, как один из практиков великого искусства с уважением относится к другому, но пускаться в реверансы, будто служанка? Нет, этому больше не бывать. Итак, она впервые поклонилась им, скрестив руки на груди, в ответ на их поклоны. Если они и были удивлены, то ни словом об этом не обмолвились.

Они закончили сепарацию, седьмую стадию ори$ тарпит. Все элементы были тщательно очищены и сохранены. Следующим шагом была конъюгация или, другими словами, воссоединение элементов. По словам магистра Франческо, это более всего напоминало слияние мужчины и женщины. Именно женский элемент был здесь критически важен. Если огонь и воздух символизировали мужское начало, то вода — женское. Когда вода сдавалась огню в процессе слияния, то появлялся совершенно новый элемент, подобно тому как рождается ребенок.

— Как рождается ребенок, — размеренно повторил магистр Франческо, подчеркивая каждое слово. Кьяра почувствовала тяжесть его взгляда на себе, когда он произносил эти слова. — Нас, несомненно, ждет успех. Ведь искусство алхимии отражает жизнь.

Придворные сплетники не преминули вонзить сокрушительное лезвие свежих новостей в сердце великой герцогини: Бьянка Капелло, любовница великого герцога, родила ему крепкого и здорового сына. Конечно, были и скептики — они ведь всегда есть, — которые напоминали о возрасте донны Бьянки, долгих годах ее бесплодия и столь благоприятном визите музыкантши с большой неаполитанской мандолиной в ее покои. Что касается самой Кьяры, она ни в чем не могла быть уверена. Да, она осталась в комнате, когда все остальные ушли. Она давала Бьянке анодин, который должен был облегчить ее предполагаемые боли, но из-за своей непокорности и охватившего ее гнева она предпочла закрыть глаза и ничего не видеть, о чем сейчас сильно жалела.

«Ты готова отрезать себе нос, чтобы насолить всему лицу. Сама себе вредишь, чтобы другим досадить», — говорила бабушка. Нужно было присмотреться поближе, во всех подробностях, чтобы сейчас говорить со всей честностью и определенностью. Но уже слишком поздно.

— Силы огня и воздуха проявились внутри вас, — сказал магистр Руанно. Его лицо было наполовину прикрыто капюшоном его черной сутаны, а голос звучал ровно и торжественно. Каким же притворщиком он мог быть, когда нужно. — Женские силы сдались, и в результате появился ребенок мужского пола. Это самый благоприятный знак.

— Конечно, — промолвил магистр Франческо, важный, словно петух на птичьем дворе. — Конечно.

Вот уж наглец!

— С вашего позволения, магистр Франческо, я хотела бы вам напомнить… — сказала она. Кьяра понимала, что ее актерское мастерство не так отточено, как у магистра Руанно, и могла услышать оттенок негодования в своем голосе. Однако она надеялась, что великий герцог настолько поглощен осознанием собственной мужественности, что пропустит это мимо ушей. А дело было все в том, что Кьяре казалась чудовищной несправедливость того, что Бьянка Капелло получает все почести как мать герцогского наследника, в то время как великая герцогиня тоже уже несколько месяцев как беременна. И уже в седьмой раз.

— Ваша супруга, великая герцогиня, — сказала она, — тоже беременна.

— Да, это так. И это опять же признак того, что женский элемент подчинился силе мужского начала.

Воздух в лаборатории был пропитан мыслями о слиянии мужского и женского начала. Казалось, в нем витал этот сладко-соленый запах плотских миазмов. Ни одна из предыдущих стадий ори$ тарпит так явно не указывала на то, что магистр Франческо и магистр Руанно были мужчинами, а она сама — женщиной.

С тех самых пор, как она столкнулась с магистром Руанно в кладовой великой герцогини, она все так же видела в нем того же английского алхимика, как и прежде, и ни разу не позволила себе думать о нем как о Руане. Глядя на него, тоже никто бы не заподозрил никаких изменений. Ну, разве что самую малость. Его глаза, похожие на глубокие колодцы, на дыры, ведущие прямо в ад, неотрывно следили за великим герцогом. А в остальном его лицо не выражало ровным счетом ничего и казалось нарисованным на портрете.