Блеск и коварство Медичи - Элизабет Лоупас

— Биа, подойди ближе. Давай, наклонись. Я хочу видеть твое лицо, а не ее. Я хочу представить, будто это ты страдаешь, рожая моего сына.

Бьянка согнулась над плечом женщины. Лицо ее было бледным как воск. Усыпанные драгоценными камнями золотые морды куниц, на которых держалась ее мантия, словно подмигивали и корчили рожи, отражая мерцание свечей. Под мантией ее тело казалось толстым, как будто она сама была на сносях. Франческо видел, как она заворачивается в шелка с перьевыми прокладками, постепенно увеличивая толщину. Она, конечно, и без того сильно поправилась. Настолько, что ни у кого не оставалось сомнений в том, что она беременна. К его большому удовлетворению, все вокруг только и шептались о том, какой он сильный мужчина.

Единственное, чего ему не хватало, — это стать отцом такого же сильного сына. Шесть дочерей от жены — это совсем не то. Иногда он даже слышал или ему казалось, что слышал, как люди потешаются над ним за его спиной. Шесть дочерей и ни одного сына, шесть дочерей, шесть дочерей.

Чтобы быть мужчиной, ему нужен был сын.

— Я знаю, что такое роды, — сказала Бьянка. — В конце концов, я родила дочь.

Еще одна девочка. Даже не его, но все равно упрек ему.

— Это было двенадцать лет назад, — сказал он. — Ты сама тогда была почти ребенком, а во время родов с тобой так неловко обошлись, что с тех пор ты стала бесплодна. Обними ее, Биа. Стань с ней одним целым. Это будет наш ребенок, твой ребенок, если это сын. Я хочу видеть, как ты чувствуешь боль.

— Я думала, ты дашь ей анодин[76]. Разве не за этим ты приказал своим алхимикам его изготовить? Чтобы роды не были такими болезненными? Неужели ты не хочешь испытать это средство и посмотреть, как оно работает?

Он лишь рассмеялся в ответ.

— Сам Господь заповедовал женщине мучиться в родах, и все, что снимает эту боль, — происки сатаны. Именно поэтому я приказал приготовить анодин — все только и говорят, что о твоей беременности и о том, как я за тебя волнуюсь, и уже никто не удивляется твоей внезапной беременности после двенадцати лет бесплодия.

— Я все равно хотела бы проверить, работает ли он.

— Твои родовые потуги будут ненастоящими, Биа. Ты прекрасно обойдешься и без анодина, хотя нет, я тебе его все-таки дам, и ты сделаешь вид, будто он облегчил твою боль.

По выражению ее глаз он увидел, что она испугалась. На какую-то долю секунды она действительно усомнилась в безопасности этого снадобья. Неужели он собирался ее отравить после того, как она подарит ему сына? Великому герцогу нравилось наблюдать за ее неуверенностью и страхом. Нет, он не собирался с ней расставаться, но ей совсем не обязательно об этом знать.

— Я не хочу видеть их обоих в своей комнате, — заявила Бьянка. — Мне не нравится твой магистр Руанно. А вот та девчонка, она пусть принесет анодин и предложит мне его, стоя на коленях.

— Я позабочусь о свидетелях, — сказал Франческо. — Я все устрою.

У женщины снова начались схватки. Поначалу ее крик был глубоким и хриплым, но затем, по мере того как боль усиливалась, он становился все выше и пронзительнее. Она мотала головой из стороны в сторону, тянула ткань, державшую ее за запястья, и изгибалась всем телом. Бьянка согнулась над ней, взяла в руки один из концов ткани и прижалась щекой к щеке женщины. Франческо прищурил глаза, и сквозь ресницы ему действительно показалось, что рожает Биа. Голова настоящей роженицы была накрыта темным покрывалом, и при скудном свете нескольких свечей было видно лишь лицо Биа, которая корчилась и в исступлении тянула за тканевые веревки, делая вид, что рожает плод его семени.

Повитуха поддерживала головку по мере того, как она выступала все больше, поворачивая ее слегка, чтобы Франческо мог видеть профиль младенца. Великий герцог видел рождение собак и лошадей, но никогда не видел, как рождаются люди. Голова ребенка была покрыта какой-то белой слизью, похожей на воск. Странно, что так может выглядеть живое существо.

Иоанна была слишком гордой и скромной, чтобы пустить его в родильную комнату. Она даже не пускала врачей и вообще никаких мужчин, — только повитухи и одна-две фаворитки. Что ж, это даже к лучшему, потому что Биа… Бьянка… Биа поступит точно так же. Это существенно упростит весь их сложный замысел.

— Потужься еще, — говорила повитуха. — Давай еще немножко, моя девочка. Сейчас выйдут плечи, и самое худшее останется позади.

Женщина всхлипывала и содрогалась всем телом. Лицо Биа было перекошено — она вошла в то состояние транса, в которое он мог вводить ее, когда хотел, чтобы она подчинялась его воле. Она вцепилась в узлы ткани и стонала, как будто это она сама рожала ребенка.

Женщина вскрикнула и напряглась еще один раз, почти поднявшись с родильного стула. Повитуха умело повернула плечи младенца и поддержала его, пока он выскальзывал из материнского лона. Пульсирующая пуповина серо-фиолетового цвета соединяла его с телом матери. Казалось, он запутался в одной из ее кишок и вытянул ее за собой. Франческо подвинул канделябр ближе, не замечая капающего горячего воска.

Повитуха взяла новорожденного за щиколотки и громко шлепнула по ягодицам. Ребенок издал на удивление громкий и здоровый крик. У младенца была большая голова и непропорциональное тело. Неужели все дети рождаются такими? Франческо придвинулся еще ближе, чтобы рассмотреть пол новорожденного.

— Клянусь мочой Пресвятой Девы, — пробормотала повитуха. — Бесполезная девчонка.

— Нет! — простонала Бьянка. — О нет! Только не это!

Женщина в полуобмороке упала со стула, повиснув на петлях, за которые перед этим держалась. Повивальная бабка положила кричащего ребенка ей на грудь и начала массировать живот.

— Сейчас еще послед должен выйти, — сказала она.

Франческо отодвинул канделябр. Он узнал пол ребенка, и больше его уже ничего не интересовало.

— Эй ты, — обратился он к повитухе. — А как там все остальные? Ты давала им зелье для ускорения родов?

— Еще нет, ваша светлость. За ними смотрим только мы с Джанной.

Выбор пал на четырех женщин. Основными требованиями были молодость, здоровье, последний срок беременности и золотисто-рыжий цвет волос, как у Бьянки. Все они исчезли средь бела дня из своих деревень возле Флоренции, оставив в полном недоумении членов своих семей. Великий герцог был настолько всемогущ, что организовать такое похищение не составило для него большого труда. Следом за женщинами исчезли и наемники, выполнявшие поручение. Их специально выбирали таким образом, чтобы потом никому не пришло в голову допытываться об их судьбе.

Женщин закрыли в отдельных комнатах в подвалах виллы Пратолино. Это было легко сделать в условиях беспорядка, еще царившего на вилле в связи с продолжающимися строительными работами. За роженицами ухаживали только две женщины: повитуха Катерина Донати и служанка Джанна Санти. Похищенных крестьянок кормили лучшей едой и устроили на самых мягких кроватях. Им пообещали, что как только их дети появятся на свет, им дадут много золота и отпустят домой. Им обещали, что их новорожденные дети останутся с ними, полненькие и счастливые. Женщинам ровным счетом ничего не объяснили. Они никогда не видели великого герцога и даже не догадывались, почему их похитили и почему их пичкают, как гусей перед праздником Богоявления.