Возвращение алтаря Святовита - Алексей Борисов

В половине девятого со стороны Починок на «железке» появилась дрезина. Ремонтники остановились, словно почувствовали какую-то неисправность, слезли, вернулись на пару метров назад, посветили керосиновым фонарём, что-то подкрутили огромными ключами, и, не успев вернуться к своей «тарантайке», попадали в снег. Насыпь вздрогнула, рельсы подпрыгнули, а железнодорожная станция в один момент осветила всю округу в радиусе с полкилометра. Буквально в следующую секунду, когда ещё от серии маленьких взрывов, слившихся в один протяжный бабах, в ушах стоял гул, воздух разорвался пулемётным рокотом, заглушившим вой мин.

Над лётным полем завыла сирена, взлётная полоса вдруг осветилась ярко-белым ослепляющим светом. На фоне спускающегося на парашюте «светлячка» восточный КПП аэродрома, как магнит притягивающий железо, впитывал в себя трассеры пуль, летящие со стороны реки Свеча. Будка с телефоном развалилась на отдельные доски и щепки, а чуть севернее зенитная двадцатимиллиметровая пушка, покоящаяся под маскировочной сетью, украшенная еловыми лапами, обросла чёрными султанчиками разрывов. Сначала с недолётом, затем гораздо левее, но вскоре мина ротного миномёта умудрилась залететь прямо под станину, а вслед за ней прорвалась вторая. Если кто и находился в этот момент у пушки, мало им не показалось. Больше удачных попаданий не было, зато наконец-то отметился миномёт Петра. Одно из деревянных строений аэродрома, где ремонтировали двигатели, вдруг потеряло часть крыши, а затем и вовсе загорелось. С десяток мин упало недалеко от автобуса, но ни один осколок даже не повредил его. Это совпало с ослабевшим пулемётным огнём, который спустя несколько минут стих совсем. Немцы ответили с явным запозданием и как-то вяло. По берегу реки было выпущено несколько очередей, больше для профилактики, нежели с целью кого-то уничтожить, и когда казалось, что дерзкая атака уже отбита, на аэродроме вновь началась стрельба. Где-то на северо-западе затрещали автоматные выстрелы, с характерным трурруру немецкого пулемёта МГ. Перестрелка периодически затухала и временами вспыхивала вновь, но звук от немецкого оружия слышался всё чаще, а вместо автоматов уже отвечали пистолетные выстрелы. Вскоре и они прекратились. Сирена захлебнулась, выдавив в конце своей песни какой-то стон и вместо капонира, расположенного недалеко от железнодорожной ветки, образовался маленький огненный гриб. Как только желтовато-оранжевый шар растворился в чёрном дыму, в небо выстрелила двухсотлитровая бочка, за ней подлетела ещё одна, и ревун вновь завыл, сообщая о новой опасности.

Младший лейтенант Лопухин услышал шум боя, когда он был уже в двух верстах от железнодорожной станции. Отметив на карте, оставленной за спиной растянувшийся вдоль дороги десяток дворов деревни Демешки, он сунул бумагу во внутренний карман полушубка и, оттолкнувшись палками, спустился с пригорка в распадок. При лунном свете кое-как, следуя по компасу и еле заметным ориентирам, неспешно, больше смотря под ноги, чем по сторонам, за час можно было добраться до русла реки. А там уже проще. По льду он запросто дойдёт до Даньково.

«Жаль, что другого способа передвижения зимой в тёмное время суток ещё не придумали, – рассуждал Василий, скользя короткими лыжами. – Научиться бы летать на автожире, как в том справочнике. Враз бы в Прилепово оказался».

Благополучно миновав несколько одиноко стоящих берёз, под сенью которых в страду отдыхали крестьяне, он выехал на заснеженное льняное поле. Посмотрел на часы, проверил стрелку компаса, поставил дежурную метку на маршруте. Сейчас придётся поторопиться. Открытый участок местности в четыре сотни метров лучше пробежать. Палки с силой воткнулись в подушку снега и как в детстве, на школьных соревнованиях, он буквально выстрелил со старта, промчавшись чуть ли не на одном дыхании до молодого ельника. Здесь намечался первый пятнадцатиминутный привал. Не снимая лыж, младший лейтенант скинул рюкзак, отстегнул скрученный в рулон коврик, расстелил на снегу и уселся. Развязав шнуровку горловины, он вытащил термос и, налив в стакан горьковатого кофе, стал маленькими глотками пить. После напитка таблетка глюкозы показалось приторной и никак не проглатывалась, тем не менее, разжевав, Лопухин спрятал термос обратно и решил проверить, как работает «ночной» бинокль. Аккуратно вынув ценный прибор, он снял предохранительные колпачки и приставил оптику к глазам. С таким же успехом можно было просто прикрыть лицо ладонями. Кроме темноты ничего видно не было. Вспомнив про «волшебную» кнопку, включающую питание, младший лейтенант выругался про себя и, сделав всё, как положено, осмотрел поле. Вроде бы всё чисто, но что-то смазанное промелькнуло в окуляре. Голова с биноклем повернулась в сторону, где как показалось, было замечено подозрительное движение.

«А это кто?» – спросил себя Вася, заметив пару фигур, пробиравшихся по глубокому снегу не гуськом, шаг в шаг, а как запряжённые в двойку кони.

Люди шли параллельно его следам, явно не замечая оставленной лыжни, и были уже в двухстах шагах от лесочка. Подкрутив резкость, Лопухин понял причину нерационального передвижения. Одетые в белые маскхалаты фигуры что-то тянули за собой. Быстро смотав коврик, Василий покинул место отдыха, отойдя вглубь ельника, где затаился. Мало ли что за люди? Как говаривал товарищ Наблюдатель: «Всегда найдётся человек, который что-то видел, что-то слышал, что-то знает – главное, правильно спросить». «Пусть себе дальше идут. Они меня не видели, да и я не заметил», – рассудил Лопухин.

Два человека остановились в десяти метрах от прячущегося младшего лейтенанта. Судя по дыханию, они очень устали. Ближний к Василию отсоединил магазин от автомата и принялся снаряжать патроны, второй склонился над волокушей и по лесочку пронёсся запах спирта.

– Оставь, не переводи продукт, – устало сказал первый с сильным кавказским акцентом, когда вместо «е» слышится «э» и обязательно придыхательный «х», – только хуже сделаешь.

– Так больно ж, наверно. Тебе б ноги перебило, за морфий глотку бы драл, – осипшим и немного писклявым голосом ответил второй.

– Заткнись! Много ты в своей жизни видел?

– Сколько видел – всё моё, – дерзко возразил второй.

– Глупый ты ещё, оттого, что молод. Жизнь, она человеку один раз дана, а я ещё много чего в ней успеть хочу, и тварям фашистским холку намылить, и жену с детьми обнять, и виноградник новый посадить, а с ним мы и версты не пройдём. Нагонит германец. Не сегодня, так завтра. Только завтра у нас сил меньше станет. Не жилец он уже, крови много потерял. А за эту фляжку со спиртом ты в любом месте кусок мяса с хлебом получишь, и пару суток идти сможешь.

– Шкура ты! – произнёс в сердцах второй.

– Знаю, – первый приподнялся с колен, вставил диск в автомат, повесил оружие на шею и стал срезать лапник, – когда-нибудь и тебе придётся делать выбор между жизнью и смертью. Я выбираю жизнь твою и мою, отдавая его.

– Товарищи, – чуть слышно сказал третий, – послушайте меня.

– Говори, Коля, – сказал склонившийся над раненым.

– Оставьте пистолет, пожалуйста.

Мужчина с автоматом вынул из кобуры револьвер, проверил барабан и положил оружие на грудь раненому со словами: – Пять пуль, больше нет.