Возвращение алтаря Святовита - Алексей Борисов

– Ахтунг! Флигерварнунг!

Одновременно с этой командой два лязгающих звука затвора и сопровождающие их хлопки от выстрелов уже не имели значения. Тело унтерфельдфебеля отбросило на крыльцо, и глухая автоматная очередь за углом слилась с немецким матом. Спустя пару секунд из здания станции выбежало двое солдат, угодивших под мои прицельные выстрелы. Полуоткрытую дверь попытались захлопнуть изнутри, и я выпустил остаток обоймы в сокращающуюся щель, щербя доски косяка. Быстрая перезарядка, и едва патрон оказался в стволе, как Василий уже без тулупа, подбегает к окошку и бросает в него немецкую каску, отправляя за ней две гранаты. Хлопки взрывов раздаются практически одновременно, стёкла осыпаются и любезно распахнувшаяся от ударной волны дверь приглашает зайти внутрь. Дальнейшее действие мы с младшим лейтенантом отрабатывали не единожды. Сапёры брали на прицел крыльцо, а мы с Васей пробирались через окна и сразу падали на пол. Так получилось и в этот раз. Внутри нас ждала натуральная каша из разбитой мебели, обрывков проводов, забрызганных кровью листов бумаги. Всё это на фоне клубящегося дыма над потолком, стремящегося скорее покинуть дом с мертвецами. У двери, на спине лежал мужчина в путейском серо-голубом кителе, возле него валялась форменная фуражка, а у меня перед носом чёрная пуговица с потёртым изображением паровоза. Справа от меня подпирал шкаф немец в белой нательной рубахе и брюках с подтяжками, он держался обеими руками за живот и судорожно хватал ртом воздух. Из рассеченного осколком горла хлестала кровь, и его попытки сделать вдох оказались предсмертными конвульсиями. Он уже умер, а тело ещё пыталось ухватиться за жизнь. Чуть дальше, где на стене висла карта железной дороги, прислонившийся к столу человек с широко расставленными ногами, словно он присел на пол отдохнуть, и склонил подбородок на грудь, только отдых у него похоже вечный. Из раскуроченной головы виден мозг с осколками ослепительно-белых костей. Меня чуть не стошнило, как из флигеля раздалась серия пистолетных выстрелов. Кто-то палил наугад, в сторону дверного проёма. Опомнившись, я высунул пистолет за косяк и не глядя стал стрелять в ответ. Тем временем Вася кувыркнулся как колобок к столу, и последний немец замолк с коротким всхлипом после длиной очереди, закончившейся сухим щелчком. Вроде всё. Мы поменяли магазины и вошли в помещение флигеля. В пристройке оборудована казарма. Раньше здесь обитал железнодорожник с обходчиками, а теперь немцы. Вернее, они тоже в прошедшем времени. Два трупа, причём один чуть не вылез через узкое окошко. Про то, что из здания станции можно было выбраться через флигель, я не знал. Атаковал бы я с этой стороны, избежали бы ненужной перестрелки. Но это уже не важно. Контрольные выстрелы и караул железнодорожной станции уничтожен. Надо спешить. С момента начала операции часики тикают, с каждой секундой сокращая отведённое нам время. Однако у нас всё расписано: я собираю оружие, а младший лейтенант побежал к санкам, пора минировать.

Как только пулемёт Драйзе с запасными магазинами был погружен в автомобиль, мы с Петером Клаусовичем переоделись и уехали к аэродрому. Колёса на переезде забуксовали, я скатился назад и, набрав скорость, буквально перелетел насыпь. Меня всё ещё трясло. Перед глазами до сих пор стояло заплаканное лицо молодой миниатюрной женщины, сестры железнодорожника, найденной мною у зенитчика, и её дрожащие губы, шепчущие: «За что?» Проклятущая война, мать её. Немца своего она пожалела. Брата – нет, он для неё недалёкая сволочь; сдох, и поделом. Жизнь ей личную мешал устраивать. А вот Гоззо, наоборот, хороший и ласковый; домой к себе обещал после войны отвезти, шоколадом и вином угощал. Ну не дура? Смотрит на меня и вдруг как прыгнет с кулаками. Для неё я убийца, и все объяснения не стоят ничего, пустой звук. Да и не собирался я объяснять. Горбатого только могила исправит. Выстрелил я в неё, а сейчас и не знаю: правильно я поступил или нет. Не пустили бы мы к себе домой фашистскую гадину – не случилось бы этого, а так… Конечно, я очень далёк от мысли изображать из себя невинного агнца: в той жестокой ежедневной борьбе за жизнь, которая идёт по всей Смоленщине, агнцев не осталось – вымерли.

Отъехавшую «эмку» бойцы проводили осуждающим взглядом. Просто так, расстрелять женщину, пусть и спутавшуюся с врагом, в их понимании – сродни чему-то ужасному. Один из сапёров с сумкой на груди и немецкой каской на голове (для маскировки) стал накладывать скобки на рельсы, вставляя в специальное незамысловатое крепление тротиловые шашки: большую и малую, подбивая их деревянным клинышком, чтобы прилегали плотнее. Шестьсот грамм на одну закладку, больше не надо. Даже таким малым зарядом рельс будет повреждён и его придётся менять или сваривать термитом. А чтобы разорвать на куски, пятью кило не обойтись, но у нас столько взрывчатки нет. За полчаса было поставлено два десятка мин с идущими от них проводами, и в случае подрыва сто двадцать метров железнодорожного полотна уже негодны, что означает сутки простоя на участке между Рославлем и Починками. Пусть это произойдёт не на стратегически важной дороге, но и не на поросшей же мхом и бурьяном узкоколейке совершается диверсия. Каждые два часа здесь составы проходят. Много это или мало? Сложно дать полную оценку. Одно я знаю точно, завтра на каком-то участке фронта противник останется без подкрепления, снарядов, патронов и многого того, что так необходимо для ведения наступления. Значит, красноармейцам в окопах, хоть на одни сутки станет немного легче. И это – наша соломинка на хребет верблюда вермахта.

Второй сапёр в это время заминировал броневик бутылками с зажигательной смесью, пока Василий освобождал его от оружия. Любое открытие дверцы люка привело бы к немедленному подрыву инициирующего заряда, что повлекло бы за собой воспламенение содержимого в бутылках. А уж после такого теплового воздействия ни одна ремонтная мастерская бронетехнику не примет. Аналогично поступили и с водокачкой. По своей сути, это бревенчатый домик в два этажа с тысячелитровой ёмкостью и гофрированным шлангом-выстрелом вместо гидроколонны сверху, да помпой для забора воды с запасом антинакипиновых брикетов снизу. Взрывать его без смысла. Проще поджечь, только вот костерок сейчас абсолютно лишний. От станции до аэродрома недалеко, на улице уже темно и демаскировка только помешает пулемётчикам Савченкова. Всё должно быть сделано вовремя. Сапёр это знает, поэтому оставшиеся бутылки с КС соединены с последним двухсотграммовым брикетом тротила и замкнуты с остальными зарядами. Провода собраны в жгут и подключены к нехитрому устройству с пузатым будильником. В двадцать часов тридцать пять минут, то есть через четверть часа батарея замкнётся, и электрический ток побежит по проводам, на электродетонаторы. Все заряды взорвутся одновременно, так, по крайней мере, должно быть. А пока, нахлёстывая лошадку, партизаны-подрывники направились в сторону Васьково, где недалеко от ложной взлётной полосы соединятся с основными силами. К этому времени в точке сбора Савченков уже должен выставить заслон из автоматчиков, на случай преследования или внезапного действия роты охраны ложного аэродрома. Вероятность такого события минимальна, охрана не имеет права покидать вверенный ей объект, но кто знает, что может взбрести в голову её командиру? Вдруг на такой вариант у него предусмотрена какая-то директива. Так что, говоря: «бережёного бог бережёт», это именно на этот случай. Тем не менее, как ни спешили подрывники, а прибыть на место сбора до начала операции не успели. Полторы версты по дороге и по полю это разные вещи.