Поджигатели. Ночь длинных ножей - Николай Шпанов

– Старшее поколение германской армии дало в вашем лице своего сильнейшего и последнего представителя в политику, – сказал Рем. – Оно больше не имеет резервов. От меры и направления вашей активности зависит не только судьба армии, но и судьба всей Германии…

Он говорил непривычно долго и, как казалось ему, очень убедительно.

Шлейхер слушал, и лицо его оставалось по обыкновению непроницаемым. Изредка он, не прерывая гостя, пододвигал ему рюмку вина или ящик с сигарами. Иногда Рем умолкал, полагая, что сказал уже довольно и пора бы Шлейхеру высказаться самому, но генерал только вежливо улыбался, отделывался каким-нибудь незначащим замечанием и снова принимал вид человека, готового слушать.

Чем дальше, тем больше это молчание генерала сбивало Рема с толку. Он же знал, что второго такого оратора и казуиста, как Шлейхер, не найти во всей армии, так какого же черта он сидит, подобно истукану. Словно речь не идет об его собственной жизни?! Или он и этого не хочет понять, несмотря на всю очевидность?.. Может быть, и это нужно выложить ему начистоту? Хорошо, пусть так и будет.

– И наконец, – решительно проговорил Рем, – я должен вам доверить то, чего вы, по-видимому, не знаете: они уже сговорились между собой – Гитлер и его дружки, им остается только наметить день, наиболее удобный для того, чтобы перестрелять всех, кого они считают стоящими на их пути.

– Не слишком ли?.. – это были первые слова по существу дела, которые Рем услышал сегодня от генерала. Рему даже показалось, что нечто похожее на насмешливое выражение появилось на лице Шлейхера. – Первое, что следовало бы вспомнить всякому, кто замыслит что-либо против СА, а следовательно, и против вас лично, – декабрьский указ кабинета «об обеспечении единства партии и государства». Разве там не сказано, что партия и СА одинаково неотделимы от государства и являются носителями его идей? Разве там не сказано, что члены НСДАП и СА как руководящие силы национал-социалистического государства будут нести ответственность перед фюрером и государством?.. Всюду – партия и СА! Они неразделимы, они полноправные партнеры.

– У вас прекрасная память, генерал, – насмешливо проговорил Рем, – я тоже хорошо помню, что в этом указе сказано: заместитель фюрера и глава штаба СА будут членами имперского кабинета, чтобы обеспечить тесное сотрудничество партии и СА с государством. Я это помню. Но я не забыл и того, что сказано дальше в том же самом указе: устройство партии – «часть народного права», а организация ее определяется волей фюрера. Слышите: волей фюрера, черт побери! Не народ, не государство будут создавать это, черт бы его драл, «право», а Адольф. – По мере того как Рем говорил, его лицо становилось багровым. – Он оставил за собою возможность в качестве рейхсканцлера и главнокомандующего СА определять порядок проведения в жизнь того, что он называет «правом». – Лицо его исказилось свирепой гримасой. В нем были ненависть, страх, презрение, все вместе. Сжимая кулаки, он выкрикнул: – Вот он и определил порядок применения! – Рем красноречиво провел себя ладонью поперек горла. – Мне и вам – всем тем, кого он боится.

– Всякому, кто задумает подобное, – с хорошо разыгранным спокойствием ответил Шлейхер, – следует оценить позицию рейхсвера. – Он говорил по обыкновению негромко, но так раздельно и четко, что каждое его слово поневоле запоминалось и казалось особенно значительным. Чтобы придать своему напоминанию еще больший вес, он повторил: – Рейхсвер!

– Рейхсвер?! – Рем деланно рассмеялся. – Вы, видно, не в курсе дела. А если я вам скажу, что в секретных инструкциях к проведению того, что Адольф называет «чисткой», прямо сказано: части рейхсвера должны прийти на помощь СС там, где сил охранных отрядов окажется недостаточно для осуществления указаний фюрера. Да, прошу вас, не удивляйтесь, но мне кажется, что господа с Бендлер утратили не только ясность понимания ситуации, но и желание твердо высказать свое мнение Гитлеру… Боюсь, что страх – вот что руководит теперь действиями и мыслями господ из военного министерства.

Он на мгновение задумался и смотрел на генерала, словно в нерешительности: стоит ли говорить то, что просилось на язык, но что было, по существу, его главным козырем в сегодняшней беседе. Желание покончить со всем этим заставило его выложить и этот козырь:

– Мне совершенно точно известно, что ваше собственное имя содержится в списке, приготовленном на тот случай, о котором я говорил.

Даже у Рема, испытанного интригана, имеющего на совести не одну человеческую жизнь, не хватило развязности, чтобы сказать в лицо Шлейхеру, что его имя значится в описке приговоренных к смерти в ночь предстоящей расправы.

Шлейхер не мог не понять, о чем идет речь, но лицо его выразило хорошо разыгранное удивление:

– О каком описке идет речь?

Рему пришлось пояснить все своими словами. Шлейхер и тут слушал с видом сфинкса. Лишь когда Рем закончил, он с усмешкой ответил:

– Неужели вы верите в эту чепуху?! Кто же им позволит?

Рем искренно удивился:

– Вы готовы были верить всему этому: и намеченной дате, и существованию списка, пока дело не дошло до вас…

Шлейхер согласно кивнул головой. Рем умолк. А Шлейхер все так же спокойно проговорил:

– Рейхсвер никогда не позволит.

– Вы говорите о себе? Именно о самом себе?! – воскликнул Рем.

Шлейхер ответил молчаливым кивком головы.

– Ну, так я вам скажу! – сердито крикнул Рем. – Им ничего не стоит закрыть глаза даже на это… на вас… – опять не решился проговорить «на вашу смерть». – Эти господа способны разыграть роль Пилата… Скажу вам больше: я знаю, что они именно так и намерены сделать.

– Это ложь! Этого… не может быть!

– А между тем это именно так: они согласились на…

Видя, что он колеблется, Шлейхер пробормотал:

– Ну же, не стесняйтесь, – и сам договорил за Рема: – Они согласны на мое устранение от дел?

– Вовсе нет, – возразил Рем. – Они согласны на то, чтобы вас убрали совсем… Так же, как меня.

При этих словах глаза Шлейхера испуганно расширились. Несколько мгновений он боролся с волнением, потом проговорил:

– Не может быть. Среди немецких генералов не найдется такого подлеца, который…

Рем не дал ему договорить:

– Не стройте из себя дурака! – Грубо крикнул он. – Поймите, наконец, что остался один способ укоротить Гитлеру руки – нам самим объединиться против него и действовать. Немедленно действовать! Иначе…

Он не договорил. Шлейхер молчал, так же как в начале беседы, предоставляя возможность говорить Рему. И Рему пришлось снова доказывать, убеждать. Лишь тогда, когда больше нечего было сказать, когда все доводы были использованы, генерал, словно в забытьи, повторил:

– Он не посмеет…

– Уж не думаете ли вы, что можете его запугать бумажонками, которые держите против него? – со злобой спросил он.