С чистого листа - Джейк Саймонс

— Знаю, — сказала Насрин. — Но у меня для тебя информация.

— Информация?

— Об операции «Смена режима».

— О’кей…

— Она ничего не даст.

— Почему?

— Толку от нее будет мало. Конечно, она ударит по Моссаду, скомпрометирует правительство, вероятно, даже провалит их на выборах. Но она не помешает вашему правительству устроить «Дождь в пустыне». Не помешает им бомбить наш желтый кек.

— Почему нет? Когда мир узнает, что это ложная цель…

— Это не ложная цель, Юзи.

Пауза.

— Что?

— Желтый кек не бумажный тигр. Израильтяне планируют налет не ради политической рекламы. Нет. Авнери и его друзья ошиблись. Желтый кек Исламской Республики настоящий. Он существует.

— Настоящий?

— Да. Наши ядерщики делают большие успехи. Мы достигли стадии желтого кека. Я видела его собственными глазами.

Она протянула Юзи свой мобильный телефон, на котором была фотография ряда белых бочек, заполненных порошком ослепительно яркого желтого цвета. Желтый кек; несомненно, желтый кек. Бочки стояли на складе, и над ними ясно просматривались перекрещенные балки крыши. Юзи мгновенно узнал это место по прошлым операциям. Секретная иранская обогатительная установка в Натанзе.

— Этого не может быть, — проговорил Юзи, отдавая телефон. — Авнери говорил…

— Его данные были неверными. Наш желтый кек настоящий, как видишь.

— Значит, Рам Шалев ошибался? Существует реальная угроза? Операция «Дождь в пустыне» не просто реклама для победы на выборах?

— Именно. Шалев был убежден, что желтый кек — бумажный тигр, и собирался раскрыть подробности «Дождя в пустыне». Поэтому его пришлось убить. Желтый кек угрожает самому существованию Израиля. Его уничтожение для твоего правительства важнее одной человеческой жизни.

— Черт. Это значит, мне тоже конец. Когда опубликуют мои показания, мне конец. Еще вернее, чем я думал.

— Нет. Ты будешь со мной. Вместе мы будем в безопасности.

— Если ты знала с самого начала, почему не сказала мне?

— Не было уверенности, что ты не сдашь меня, если я раскроюсь. В любом случае операция «Смена режима» не напрасна. Она свергнет правительство. Когда поменяется власть, будет больше шансов достигнуть мира. Но ваша операция не помешает им разбомбить желтый кек. Ничто не помешает. Поэтому мне нужна твоя помощь.

— О чем ты?

— Только человек из Моссада — такой, как ты, — может защитить наш желтый кек от израильских авианалетов. В этом суть всей моей операции. Поэтому МРБ послало меня установить с тобой контакт. Ты человек принципа. Нам нужна твоя помощь.

— Понятно, — медленно проговорил Юзи. — Понятно. Теперь картина начинает проясняться.

— Помоги нам, и тебе будет гарантирована пожизненная защита. Не стану сейчас вдаваться в подробности, не здесь. Но подумай об этом, — сказала Насрин. — Моссад будет охотиться за тобой; мы можем тебя защитить. — Она выдержала паузу. — И не забывай о своей доктрине статус-кво. Ты сам говорил, что ядерный Иран способствовал бы воцарению мира во всем мире. Ты как никто другой понимаешь, что только сдерживающий фактор атомного оружия со стороны арабского мира подстегнет израильтян и американцев к переговорам и компромиссам. Ты видел это изнутри. Ты знаешь правила игры. Если ты в самом деле хочешь защитить наш желтый кек — если хочешь постоять за ядерную Персию, — присоединяйся к нам. Помоги нам избежать израильских налетов. Ты наша единственная надежда.

— Боже мой.

— Мы тайком вывезем тебя из Британии и доставим в надежное место, где вместе сделаем дело. Ничего опасного, ни убийств, ни кровопролития. Просто удаленная работа с разведданными, дешифровка перехваченных сообщений. Детская игра. Ты уже выполнял для меня гораздо более сложные задания. А когда операция «Дождь в пустыне» провалится и наш желтый кек будет в безопасности, мы с тобой выйдем из игры, раз и навсегда. Нам дадут новые псевдонимы и гарантию защиты. Мы получим больше денег, чем сможем потратить за всю жизнь. У тебя сорок миллионов, но по сегодняшним меркам это не так много. Возьмем деньги и сбежим, начнем с чистого листа. Оставим все это позади. Проведем остаток дней вместе.

— Куда мы можем поехать?

— Придумаем. Куда-то, где нас никто не найдет, ни Моссад, ни МРБ, никто. Встреча с тобой… заставила меня переосмыслить свою жизнь, Юзи. Так жить нельзя, согласен? Все эти тайны, опасности, все это одиночество. Наверное, я просто делаю это ради отца. Моя любовь к родине — это по сути любовь к нему, просто я никогда не могла выразить ее напрямую.

Юзи открыл рот, но понял, что ему нечего сказать.

— А теперь, — продолжала Насрин, — мне кажется, я нашла кого-то, кого люблю больше родины.

— Хочешь сказать, ты все бросишь ради меня?

— Я сделаю все, что ты захочешь. Я бы все ради тебя бросила. Давай оставим эту грязь в прошлом.

Внезапно Юзи понял.

— Так это и есть последнее большое дело, о котором ты говорила?

— Да, последнее большое дело, — подтвердила Насрин.

Она несмело протянула руку и опустила ее на колено Юзи. Тот не отодвинулся.

— Не спеши, — ласково проговорила Насрин. — Подумай.

Когда женщина — Насрин — ушла, Юзи налил себе виски и погрузился в размышления. Коль молчал. Снаружи густела черная, беззвездная ночь. Фонари окатывали оранжевым светом машины, с шелестом проносившиеся по Портман-сквер. Юзи сунул руку в карман и вытащил мобильный телефон. Почти не задумываясь — это неустанно вколачивали в него при обучении — набрал секретный экстренный код Бюро. Палец завис над кнопкой «отослать». Но слишком долго не нажимал ее, и экран погас. Юзи осторожно положил телефон на стол.

Шли минуты. Тут Юзи вспомнил о сигаре, которую принесла с собой Насрин. Вот она, лежит на постели, забытая. Юзи раскурил ее, вдохнул, закашлялся. Дым был грубоватым и едким, но все-таки это была дорогая сигара — лучше, чем ничего. Потом Юзи взял телефон и набрал номер.

— Да? — раздалось на том конце.

— Ты ответил. Слава тебе господи.

— Это Франц Грубер. Я в аэропорту.

— Нужно поговорить, — сказал Юзи.

— Что стряслось?

— Нужно поговорить. Ты зарегистрировался?

— В очереди стою.

— Тогда подожди. Встретимся. В каком ты терминале?

— Мой самолет вылетает через два часа.

— Какой терминал?

— Хитроу, четвертый терминал.

— Встретимся в «Кафе Руж», в мезонине. Через тридцать минут.

— Надеюсь, это важно.