Прости меня луна - Татьяна Абалова

А еще, дурак, не удержался и рассказал о своей неудачной «поездке» в Тонг-Зитт. Пришлось на ходу выдумывать полуправду-полуложь, что не застал Фаруха живым, но и это известие сильно расстроило Луну. Больше из-за того, что оборвалась едва намеченная нить, связывающая прошлое Змея со стариком, которого они оба толком и не знали. А что было бы, если бы Саардис не скрыл подробности о сотне погребенных под обломками башни? И о той маленькой спутнице Фаруха, которая наверняка погибла. Нет, не надо Тилле знать, что Зло не унялось, а продолжает творить страшные дела, пусть и на другом конце света. Ей и так несладко. Волнения и страхи не сделают ее жизнь счастливее.

— Ой, и правда! — оживилась Луна, вспомнив о купеческой дочери. Ярмарка собирала много разного люда, глядишь, и на самом деле прилетит нечаянная весть. — А вдруг и Змей там околачивается? Ведь не может быть, чтобы они нас не искали!

Царевна хоть и понимала, что за прошедшие годы ее друзья могли измениться до неузнаваемости, но все равно надеялась, что не ошибется и не пропустит мимо. «Рыжие-то не так часто встречаются!»

Лоза не стал огорчать Тиллю, у которой, наконец, загорелись глаза, что его и ее считают погибшими, а потому навряд ли пытаются отыскать. Пусть этот день в череде серых будней станет праздничным.

Она действительно вела себя как дикарка. То визжала от счастья, когда увидела колесо на шесте, к которому были навязаны радужные ленты, то потянула к прилавку, над которыми вились осы — это разноцветные звезды и петушки, сделанные из расплавленного сахара, манили живность своей сладостью, то упрашивала купить крикливую заморскую птичку, без конца повторяющую слово «дур-р-рак». Перебрала кучу бус, прежде чем примерила по клятвенному заверению продавца жемчуговые, которые так и остались на ее шее по настоянию Лозы, смеялась, вздыхала, принималась петь и вдруг замерла у лавки, за распахнутыми дверями которой виднелись огромные куклы, выряженные как барышни. Стояла столбом и не замечала, что мешает протолкнуться люду, желающему принарядиться.

— Хочешь вон то платье? — Лоза подвел ее к красному, к которому в придачу шли атласные туфельки и бархатный мешочек с золотым витым шнуром.

Ведь видел, что хочет и мысленно уже примеряет, но Тилля вдруг сникла. Даже посерела лицом.

— Нет, пошли отсюда.

— Я куплю, денег хватит, — задержал он ее за руку, но она лишь покачала головой.

— Давай лучше новую скатерку посмотрим. И вязанные носки для Ветра, — подняла виноватые глаза. Ведь знала, что Саардис будет злиться. — Мне кажется, ему зябко.

— Тилля, — Лоза старался быть сдержанным или хотя бы казаться таковым, — ему ни холодно, ни жарко. Тому, у кого не стучит сердце, все равно, держишь ты его за руку или вовсе не замечаешь. Вспомни воина в подземелье — часто его навещали? Может быть, его тоже умывали и расчесывали волосы? Пели колыбельные и старались согреть своим телом? Подумай, сколько поколений монахинь сменилось, прежде чем пришло его время? И пришло ли?

Луна подняла голову, и он осекся. Слезы висели на кончиках ее ресниц, она резко смахнула их ладонями. Сбежала по деревянным ступенькам и будто споткнулась на мостовой, замерла на месте.

— Мне не нужно то красное платье, — Тилля полуобернулась на идущего следом Лозу. — И не нужны атласные башмаки, как бы они ни были хороши. Куда я в них пойду? К реке за водой? А может, мешок с золотой тесьмой пригодится для грибов? А, Саардис?

Он порывисто развернул Луну и прижал к своей груди, не давая ей и шанса вырваться.

— Ты прости меня, дурака. За все прости. Я хотел подарить тебе радость, а оно вон как вышло… Ну, хочешь, пойдем купим ту дурацкую птичку?

Царевна потерлась щекой о колючую ткань, оставила на ней влажный след, подняла покрасневшие глаза на друга.

— И ты прости, Лоза. Я не хотела… Напустилась ни за что ни про что. Не виноваты мы, что жизнь так сложилась. Ни ты, ни я не виноваты. И птичка мне не нужна. Крикливая очень…

Двое стояли так тесно обнявшись, что текущая мимо толпа — пихающаяся, ворчащая, орущая и лузгающая семечки, не смогла их разъединить. Лишь когда на душе наступил относительный покой, они расцепили руки. Лоза долго смотрел на Луну, на появившиеся по весне веснушки на ее носу, на волосы, которые хоть и были темными, но на солнце отсвечивали рыжиной, на слипшиеся от слез ресницы, которые теперь казались необыкновенно длинными, на губы, что припухли как у малого дитя, разобиженного на весь свет, и так ему захотелось поцеловать Тиллю, что он невольно потянулся. Она не оттолкнула, подставила губы.

Тот поцелуй был горек.

А когда оба осознали, что натворили, отпрянули друг от друга.

— Тилля, — позвал Саардис, видя, что еще мгновение и Луна побежит от него не разбирая дороги.

— Что же мы наделали? — не произнесла, простонала она. — Что же мы наделали…

Возвращались в молчании. Луна шла впереди, Лоза плелся сзади.

Только у реки, когда он вставлял весла в уключины, а она пристраивалась на носу лодки так, чтобы не видеть его лица, Саардис решился:

— Я останусь, если ты попросишь…

Она помедлила с ответом.

— Не сегодня.

— Хорошо, я только доведу тебя до порога.

Закрылась дверь, а вместе с ней захлопнулся мир, в котором были хоть какие-то краски. Лозе бы завыть волком, в ярости крушить и громить, а он медлил уходить.

Едва нашел силы, чтобы поднять руку и проговорить фразу, которую и забыл, когда в последний раз произносил вслух, поскольку давно обходился без нее, поднаторев в магии:

— Дорогу идущему бах…

Дикий крик разорвал тишину.

— Нет! Нет!!!

Лоза влетел, едва не выломав дверь.

Скамья, на которой еще утром лежал Ветер, была пуста.

— Его нигде нет. Его нигде нет! — Луна выглядела безумной. Страх, что больше никогда не увидит Ветра, и неверие, что он мог уйти, не сказав ни слова, сделали ее такой. Тилля распахнула окно, вывалилась из него по пояс и закричала: — Ветер! Ветер!!!

За порогом Луну и Лозу поджидали три пса.

Бахриман только и успел, что отпихнуть Тиллю и захлопнуть дверь, когда зверюги кинулись на него: одна вцепилась в плечо, другая в руку, третья сомкнула пасть на сапоге. Кубарем собаки и человек скатились с невысокого крыльца.

Предчувствуя скорую гибель, понимая, что следующей жертвой зловонных тварей станет Луна, от безысходности и бессилия Саардис закричал. Он ревел как дикий зверь, но не отбивался, зная, что все бесполезно. Он будто специально играл с псами в поддавки и потворствовал тому, чтобы они вцепились в него мертвой хваткой.

Последний взгляд сквозь пелену крови был отдан Луне, которая металась за окном в слезах.

Лоза шевельнул пальцами. Отработанный годами жест, позволяющий открыть портал, и бахриман вывалился в клубящуюся темноту вместе с терзающими его тело собаками.