Титаникус - Дэн Абнетт

— Он мертв, — произнес Фирстин.

Калли потянулась вверх. Встав на цыпочки, она смогла лишь дотронуться до горла человека. Его кожа на ощупь походила на скользкий пластик.

— Нет, он не мертв, — воскликнула она. — Надо снять его оттуда.

Голла, Рейсс и Иконис поспешили к ней на помощь.

— Ларс, помоги нам! — крикнула Калли. — Давай придержи его, пока мы будем отцеплять!

Здоровенный рабочий с Бастионов подошел и взял человека за ноги, слегка его приподняв.

— Он весь мокрый, — пожаловался он.

— Тут так много кабелей, — сказала Голла. — Мы их просто отсоединим или…

— Стойте! Прекратите!

Робор, прислужник Механикус, протолкался вперед и уставился на тело с изумлением и тревогой.

— Идиоты! Ничего не отсоединяйте! — воскликнул он.

— Мы же не можем его просто так тут оставить, — сказал Иконис.

— Это принцепс, — пояснил Робор. — Вы что, не понимаете? Этот человек — принцепс махины!

Калли глянула на него:

— Да я, в общем-то, и сама догадалась. Кем бы он ни был, надо его оттуда снять и положить поудобнее.

— Он все еще подключен, — продолжал Робор. — Его амниотическая рака разбилась, но он все еще подключен. Отсоединение — крайне сложный ритуал. Принцепс может получить серьезнейшую травму, если ритуал будет проводиться неправильно.

— Ты знаешь, как это делается? — спросила Калли.

— Конечно нет! Я самый младший прислужник. Я едва начал модификацию. Я…

— Что ж, — сказала Калли, — полагаю, что благородный принцепс уже получил гораздо больше, чем серьезнейшую травму. Отцепляем провода.

Иконис, Рейсс и Голла взялись за дело вместе с Калли. Робор отвернулся, отказываясь смотреть.

Как только вышел последний из перепутанных кабелей, Вульк и Иконис приняли тело и уложили на землю.

— Кто-нибудь, дайте мне медкомплект, — попросила Голла.

— Э-э, а он вообще-то не дышит, — заметила Рейсс.

Голла попыталась прочистить человеку дыхательные пути. Изо рта у него фонтаном хлынула вонючая амниотическая жидкость.

— Он, скорее всего, находился в амниотике годами, — пояснил Робор. — Он модифицирован, чтобы дышать жидкостью.

— Он захлебывается, — сказала Рейсс.

Голла помотала головой:

— Он рождается.

Она сильно надавливала на грудную клетку человека, заставляя амниотическую жидкость выходить из легких. Жидкости было невероятно много. Калли помогала ее вытирать и очищать рот человека. Голла ухмыльнулась:

— Обычно хорошего шлепка по заднице хватает.

Она наклонилась, приложилась ртом к губам человека и принялась вдувать воздух, периодически прерываясь, чтобы надавить на грудную клетку.

— Давай же, — сказала Калли.

Голла вытерла рот:

— Детки обычно понимают быстрее.

Она попробовала еще раз. Еще через пять минут села на корточки и помотала головой:

— Думаю, не получится.

Калли тронула ее за руку и показала. Грудная клетка человека едва заметно поднималась и опускалась.

— А я всегда говорила, что я мастер целоваться, Калли-детка, — произнесла Голла.

Они сделали временные носилки из найденных среди обломков палок. Иконис и Робор забрались внутрь останков махины, чтобы поискать других выживших, но выбрались оттуда с мрачными лицами.

— Там пожар был, — сказал Иконис и больше не добавил ни слова.

В последние часы дня они покинули руины Горловины Пласта. Они снова шли на юг. Калли этого не приказывала, но никто ничего другого не предложил. Даже Фирстин шел вместе со всеми и не жаловался.

Они потеряли многое из снаряжения, но кое-что удалось добыть из останков махины. Продвижение было медленным — мешали носилки, но их несли по очереди.

Они брели через безымянные вассальные берги и пустые лачужные деревушки. Вечернее небо окрасилось в темно-розовый цвет, и видимость упала. Калли уже ощущала в воздухе запах песка: в пустошах Астроблемы поднимался штормовой ветер.

Это означает «звездная рана».

Она оглянулась в надежде увидеть рядом Биндермана, но понимая, что его там не будет.

К тому времени, как они добрались до скопления заброшенных хижин и сараев под названием Торный След, пыль в воздухе стала такой плотной, что пришлось опустить очки и завязать шейными платками лица.

Густые волны розовой пыли катились по земле, словно пенные буруны. Вокруг носились обрывки мусора и пластека; старый знак, возвещающий равнодушному миру о Торном Следе, скрипел на ветру ржавыми креплениями.

Небо над головой стало тревожно-синим, по нему веером разносились огромные мерцающие перья ржавой пыли.

— Нам нужно укрытие! — крикнул Иконис Калли, прижимая к лицу платок.

— Спору нет, — откликнулась она.

Они занесли носилки под навес — хоть какое-то укрытие. Потом Калли выбрала Икониса, Ласко и Антика, чтобы обыскать городские строения. К ним присоединился непрошеный Жакарнов, но Калли не стала его прогонять.

Именно Жакарнов нашел самое лучшее место — трехкомнатное модульное жилье рядом с сараем из жердей и жести. Модульный дом был старым, материал стен местами прогнил, но, похоже, ничего безопаснее тут не найти. Они вышибли дверь и привели остальных.

Внутри модульного дома было грязно и темно. Пахло гнилью, тухлой водой и плесенью. Усиливающаяся буря сотрясала строение до основания, а ветер издавал причудливые бульканья и стоны, пробиваясь сквозь трещины, щели и дыры.

Дом был обставлен плохо, но кто бы тут ни жил, он являлся заядлым собирателем хлама. Повсюду громоздились полки и ящики, забитые железным ломом, однако пригодных инструментов было мало. Ласко нашел лоток с тонкими свечами, а Рейсс — пару работающих старинных плавких фонарей. Она развесила их на стропилах.

Песок яростно хлестал по стенам и покрытым слоем грязи окнам, словно ливень, а ветер грубо колотил в дверь, словно требуя впустить. Калли придавила дверь ящиком с железным ломом, чтобы не открылась.

— Всем отдыхать, — приказала она. — Мы здесь пробудем какое-то время, так что пользуйтесь моментом.

Сама она прошла в дальний конец модульного дома — в комнату, где они поставили носилки. Казалось, дом прошел долгую и нелегкую службу, прежде чем его списали на слом. Кто-то забрал его со свалки и поставил в Торном Следе. Большинство внутренних дверей тоже были со свалки, так что ни одна плотно не закрывалась.

Голла сидела рядом с принцепсом. Робор стоял рядом. Принцепс не приходил в себя, даже не двигался, только слабо вздымающаяся и опускающаяся грудная клетка говорила о том, что он еще жив.