Homo commy, или Секретный проект - Игорь Харичев

«Что делать?» – спрашивал он, перемещаясь по декорированному белейшим снегом парку. Не было ответа. И тут он увидел… Ленина.

– Здравствуйте, Анатолий Николаевич.

– Здравствуйте, Владимир Ильич. Как хорошо, что я встретил вас. У меня опять серьезная проблема. Очень серьезная.

– Знаю. Это нелегко, когда предают близкие люди. Вы должны проявить крепость духа. Решительно порвать с ренегатами. И держитесь. Батенька, вы должны выстоять. Никаких снятий кандидатуры.

– Я ни за что не соглашусь. Ни за что… – Тут его лицо отразило великое смущение. – Владимир Ильич, можно вас спросить?

– Разумеется. Спрашивайте.

– Некоторые говорят, что расстрелы начались еще при вас. Юрий Иванович это утверждал.

– Юрий Иванович – буржуазный наймит. Но в данном случае он прав. А вы, батенька, рассчитывали, что новую жизнь можно построить без подавления сопротивления? Новое всегда вынуждено пробивать себе дорогу, преодолевая старое. А порой – подавляя его. Вспомните буржуазные революции. Почему их не ругают за насилие? И потом, у каждого свое предназначение. Те, кто был расстрелян, выполнили свое предназначение. А те, кто расстреливал – свое.

– Понимаю, – озадаченно выдавил Анатолий Николаевич.

– У каждого – свое. Рад, что вы осознали свое предназначение. Светлые идеалы нуждаются в людях, отстаивающих эти идеалы в каждую текущую эпоху. А ваша миссия, батенька, особая. Быть Лениным нелегко. Но вы справитесь. Я верю.

– Постараюсь оправдать… – непослушными губами выговорил он.

– До свидания, товарищ Кузьмин. Всего вам доброго.

И вновь Анатолий Николаевич покинул парк воодушевленный. Вновь город обрел осмысленность, всё происходящее в нем стало подчиняться определенной логике.

Николаша был дома.

– Как дела? Как учеба? – проявил Анатолий Николаевич родительское внимание.

– Всё нормально. Пап, мы когда заберем компьютер?

– В будущий понедельник.

– А раньше нельзя?

– Нельзя. Ты с друзьями рассчитался?

– Да.

– В эту неделю вы разносите?

– До пятницы будем разносить.

– Хорошо… – Посидев немного с мрачным видом, Анатолий Николаевич предложил. – Давай спать.

Он лежал, глядя в потолок, думал о Валентине. Как он ошибался в ней. Как ошибался. Потеря близкого человека отдавалась свербящей болью.

Утром он вышел на улицу в назначенное время. Автомобиль стоял перед домом. Валентина привычно сидела на заднем сиденье. Анатолий Николаевич решительно открыл дверцу.

– Выходи.

– Толя, ты что?

– Выходи. Я не хочу ехать с тобой. Слышишь?

Она безропотно покинула машину. Анатолий Николаевич занял место. Издала положенный звук закрывшаяся дверца. Мотор весело заурчал. Движение началось.

«Надо делать свое дело, – думал Анатолий Николаевич. – И все будет нормально».

– Простите, у вас что-то случилось? – раздался рядом участливый голос Игоря.

Кузьмин помолчал, решая, стоит ли отвечать, и если да, что ответить? Всей правды сказать он не мог. Но Игорь вызывал в нем симпатию – исполнительный, вежливый, аккуратный, немногословный. Из бывших ученых. Можно было с ним поделиться частью переживаний.

– Есть люди, которые хотят мне помешать. Потому что первое место я точно заработаю. Устраивают всякие гадости. А некоторые не понимают, что происходит, пособничают этим людям… Я буду бороться до конца.

– Правильно, – не тени сомнения одобрил Игорь.

У Анатолия Николаевича даже немного полегчало на душе.

«Сегодня я должен выступать еще лучше, чем всегда», – решил он.

«Сегодня всё надо закончить, – размышлял Григорий. – Нельзя больше тянуть…»

Допив чай, он пошел одеваться. Перед уходом заглянул в мастерскую.

– Наташа, я поехал.

Всё повторилось. Во второй раз он поймал Кузьмина после выступления. На этот раз homo commy был один, без вчерашней женщины, без Валентины.

Григорий наткнулся на спокойный, уверенный взгляд. И бросился в атаку:

– Вам не дают покоя лавры коммунистического вождя. Хочется быть Лениным сегодня. Вы не желаете понять, что Ленин – фанатик, слепо веривший в абсурдную идею, что людей можно сделать счастливыми насильно и что ради этого можно уничтожать других людей. Россия заплатила миллионами жизней за его заблуждения. Миллионами! Я уже не говорю про другие страны. Цена его заблуждений – десятки миллионов жизней.

Он чувствовал – эти слова не доходят до Кузьмина, звучат впустую. Следовало что-то предпринять. Оставался один довод. Самый сильный. Григорий берег его, потому что он был обоюдоопасным. Выбирать не приходилось.

– А вы знаете, на чьи деньги идет ваша предвыборная кампания? Знаете?

Кузьмин ответил, не задумываясь.

– На деньги противников Квасова.

– А что это за противники? – дотошно лез с вопросом Григорий. – Не знаете? Так вот, должен вас огорчить. Деньги вам давал не кто иной, как Мельниченко.

Изумление отразилось на лице Кузьмина.

– Вы… Вы обманываете.

– Вовсе нет. Это правда. Я работаю с ним. Я придумал, чтобы вы пошли на выборы. А Мельниченко дал деньги… Если вы не снимете свою кандидатуру, я вынужден буду передать в прессу информацию о том, что честный коммунист Кузьмин вел свое предвыборную кампанию на деньги криминального авторитета Мельниченко.

Лицо Кузьмина вмиг побледнело. Григорий испугался, что сейчас тот рухнет, что у него сердечный приступ. Не рухнул. Но дышал учащенно.

– Зачем это нужно Мельниченко? – наконец пробормотал он.

– Чтобы отнять голоса у Квасова… Этот мир немилосерден к нам, Анатолий Николаевич. А порой и жесток. Главное – выжить. В конце концов, разное бывает в жизни. Порой приходится переступать через собственные принципы. Садитесь в мою машину и пишите.

– Что?

– Заявление о снятии кандидатуры.

Кузьмин покорно поплелся к машине.

Состоялось. Заявление было написано. Под диктовку.

«Погнать его в избирательную комиссию? – Григорий посмотрел на человека, понуро сидевшего рядом. – Не стоит. Бог знает, что он выкинет».

– Идите.

Кузьмин открыл дверцу, ступил на землю, постоял в нерешительности, поплелся к своему автомобилю.

– В город, – сказал Григорий. – И побыстрее.

Оставалась одна проблема: передать заявление в избирательную комиссию. Как это сделать? Если документ принесет посторонний человек, будет подозрительно. Григорий решил еще раз заехать в штаб Кузьмина.