Сто чудес - Зузана Ружичкова

Две девочки из стран Запада дали два разных ответа. Одна, из Берлина, сказала, что ее отец – владелец завода, и она бы стала работать там. Другая ответила, что ей нравится делать фотоснимки – короче, каждая из них выбрала бы иную сферу деятельности. Когда вопрос был задан участникам чешского квартета, они ответили: «Мы бы свергли правительство». Они были победителями из нашей страны в тот год.

Конкурс «Концертино Прага» проводится и сейчас, он признан одним из главных мировых музыкальных состязаний для тех, кто младше восемнадцати. И это самая важная часть наследия Виктора, так же как и его произведения.

* * *

Я боялась, что с приходом русских настанет конец моим зарубежным поездкам, но этого не случилось. В 1968 году я впервые полетела в Японию по приглашению господина Ешиты, очень интересного человека. Музыка была хобби для него, сына состоятельных родителей. Приглашал он только тех, кто нравился ему самому, – нескольких известных певцов и меня.

В 1970 году я встретилась с Рафаэлем Кубеликом, чешским дирижером, который четырнадцать лет назад в Мюнхене отказался играть со мной. Я давала концерты, на которых исполнила всю музыку Перселла для клавесина в Камерном зале знаменитого дома концертов Бунка Кайкан в Токио, на клавесине с перьями кондора, созданном Майклом Томасом. Вслед за тем Кубелик со своим Симфоническим оркестром Баварского радио исполнил «Мою страну» Бедржиха Сметаны. После выступлений ко мне подошли несколько знакомых музыкантов из оркестра со словами: «Маэстро хочет видеть вас».

– У меня нет времени, – ответила я, помня, помимо всего прочего, что мне запрещено лично встречаться с кем-то с Запада.

– Мы должны вас привести, или он рассердится на нас.

Я согласилась пойти с ними, только чтобы не доставлять им неприятностей. Он сидел у себя в номере в банном халате. Кубелик знал обо мне все и извинился за свое поведение в Мюнхене.

– Если бы я тогда уже слышал вашу игру, я бы так не поступил, – изящно выразился он.

Япония стала одной из стран, которые я посмотрела лучше всего, потому что там всегда хотели, чтобы я осталась еще денька на два, и возили меня повсюду, показывая цветущие вишни и достопримечательности. А чешским властям врали, что я даю в это время еще один концерт.

У меня появилось множество почитателей в Японии, а также учеников. Там мы много чего записали с компанией «Ниппон», в том числе альбом знаменитых музыкальных сопровождений для церковной службы, среди них мое любимое, приписываемое Перселлу, но автором которого, скорее всего, был некий никому не известный Крофт. Японский темперамент созвучен той преданности искусству, которая требуется от музыканта. Мало быть одаренным и старательным. Нужно быть еще слегка сумасшедшим. Нужно чувствовать, что без музыки ты не можешь жить. И, кроме того, нужно многим пожертвовать – ни выходных, ни настоящих отпусков. И постоянно упражняться, и наслаждаться часами тренировки больше, чем выходными и отпусками, больше чем отношениями с людьми. Усердие, дисциплина – вторичны. Сначала – страсть, любовь к музыке и к тому, как выражаешь себя посредством музыки.

Мне очень нравилось работать с молодыми людьми. Мне хотелось наблюдать за тем, как развивается их роман со старинной музыкой. Мне казалось, что те, кто пожелал учиться игре на клавесине, не просто искали легкой, освежающей душевной стимуляции – они стремились к интеллектуальному сотрудничеству, которого требует музыка Баха. Бывало, что я спрашивала своих японских учеников: «Вам так нравится европейская музыка?» – и они отвечали, что в Японии жизнь подчинена строгим правилам, они не должны выражать свои чувства.

– Когда мы открываем для себя европейскую музыку, мы находим в ней редкую возможность выразить себя, она дает нам большую психологическую свободу.

Это я хорошо понимала. Все стороны моей жизни были проникнуты Бахом, он давал мне духовную свободу тогда, когда никакой иной у меня не было.

Несколько моих учеников создали фан-клуб и хотели что-то сделать для меня. Они нашли спонсоров, один из которых предложил мне сыграть с «Битлз», но я отказалась. Это ошеломило моих фанатов. Они говорили: «Вы могли бы заработать огромные деньги!» Я отвечала, что не очень озабочена этим.

– Но здесь вы свободный человек, – возражали они.

– Я далеко не свободна, и я не продаюсь.

Раньше мне не доводилось иметь фанатов, проявлявших ко мне и моему искусству столько внимания. Однажды я играла в доме чрезвычайно богатых людей, устроивших концерт, билет на который стоил в иенах примерно 500 фунтов стерлингов. Один из спонсоров сказал, что ко мне на концерт просится какой-то молодой человек, у которого нет денег на билет. Я попросила впустить его.

Я встретила его потом, и он был в полном восторге. Он сказал:

– Я звонил друзьям по колледжу и говорил: «Знаете, кого я видел и слышал сегодня? Зузану Ружичкову!» Они удивлялись и спрашивали: «Она действительно существует?»

У них у всех были мои записи, но они не видели меня за клавесином.

Виктор, как и раньше, не только поддерживал меня, но и был моим главным критиком. Иногда я предупреждала его: «Пожалуйста, не говори мне, как я играла сразу после концерта. Подожди до утра». После выступления я обычно чувствовала себя чуть ли не несчастной. Во-первых, от неуверенности, что моя идея исполнения была правильной, во-вторых, я печалилась, что само выступление уже позади. Поэтому мне не нравилось оставаться после концерта в одиночестве и нужна была компания друзей.

В противном случае я проводила ночь без сна, думая обо всех погрешностях и ошибках, которые допустила. Утром Виктор лишь подтверждал то, что я уже знала. Однако и изумлял меня иногда. Я могла быть вполне довольна собой, а он говорил: «Да, но ты играла без души!» В других случаях исполнение кишело ошибками, а я слышала, что была в ударе и все прошло великолепно. Мне нужен был взгляд со стороны.

Виктор долго не писал для клавесина. Он немало играл на нем и слушал мою игру, но на сочинение клавесинной музыки ему не хватало времени. Говорят, что сапожник ходит без сапог, и я находилась в таком положении. Случалось, я упрекала его: «Я – последняя, для кого ты что-нибудь напишешь». Потом, в 1974 году, он сочинил «Концерт для клавесина и струнных», опус 24, в котором дал виртуозную партию моему инструменту. Для Йозефа Сука и меня он написал скрипичную сонату, ее мы играли в Вене, но она короткая, всего пятнадцать минут. Виктор часто говорил, что хотел бы писать конкретно для особого исполнителя. И ему легко далось произведение для жены и друга.

После, работая над новым произведением, он спросил: «Насколько трудным оно должно быть?» Я ответила: «Насколько тебе хочется самому.» Так он закончил «Шесть двухчастных канонических инвенций», шедевр гармонии и контрапункта, вдохновленный Бахом и Скарлатти. Играть их необыкновенно сложно, потому что тема исполняется сначала одной рукой, потом другой, потом обеими. В сочинении много забавного, одна рука словно передразнивает другую, но надо усердно трудиться день за днем, чтобы достичь верности исполнения, а на гастролях я не всегда могла так репетировать, и по моей просьбе Виктор в 1979 году написал «Акварели», опус 53, которые играть легче.