Возвращение Амура - Станислав Федотов

В доме было тихо и сумеречно – из-за малого количества дежурных светильников. Ковровая дорожка заглушала звуки шагов, но кое-кто их все-таки услышал. Выглянул из-за двери Вася и тут же исчез, повинуясь мановению руки Николая Николаевича, промелькнула тень Вагранова, кажется, от комнаты Элизы. И – все.

Катрин искоса взглянула на идущего рядом мужа. Он был с ней одного роста, шел ровно, прямо глядя перед собой, с непроницаемым лицом, правая рука заложена за спину. А левая… левая, как бы сама по себе, скользила по ее спине, поглаживала, возбуждая под сердцем горячие волны, стекающие в низ живота и собирающиеся там в жаркое озерцо. А пуговички продолжали расстегиваться, а профиль Николя – кудрявая прядь, упавшая на высокий лоб, прямой со слегка вздернутым кончиком нос, рыжеватые ус и бакенбарда – оставался по-прежнему невозмутимым. Да он артист, настоящий артист! – восхитилась Катрин. И уже на пороге спальни, когда Николя открыл дверь и жестом пригласил ее войти, поймала его быстрый, жадный и в то же время озорной взгляд и ответила ему зовущей и столь же озорной улыбкой.

Артист и совсем-совсем мальчишка.

Одежду они сбрасывали с себя и друг с друга, словно в каком-то французском куртуазном романе, – сумасшедше торопясь, вскрикивая от нетерпения и чуть ли не обрывая подло сопротивляющиеся застежки. И соединились столь же неистово, с торжествующим стоном, перешедшим у Николя в рычание, и отдавались самозабвенно нежданно прорвавшимся чувствам, ни на мгновение не задумавшись о том, что их может слышать кто-то посторонний…

Кончили вместе и на таком взлете, что перехватило дыхание, и они какое-то время хватали воздух, как рыбы, вырванные из воды. И Николя провалился в сон мгновенно, едва успев благодарно поцеловать ее плечо и щеку где-то возле уха и пробормотав: «Спасибо, родная». Она еще приходила в себя, а он уже тихонько засопел, уткнувшись носом ей в подмышку. Катрин хотела было обидеться, но вместо этого подумала, что Николя раньше никогда не вел себя так озорно, безрассудно и безоглядно, совсем как… совсем как Анри, и застарелая боль, казалось бы, давно ее покинувшая, царапнула по сердцу кошачьим коготком и затаилась в ожидании – что будет дальше.

А ничего не будет, Анри не вернешь и жизнь не переиначишь. Катрин выдернула из-под себя покрывало и уголком вытерла выступившие слезинки. Если Николя и дальше будет таким… романтичным, то и жалеть о прошлом незачем.

Тут мысли ее перескочили на Волконских и вообще на декабристов. На жен декабристов, поправила она себя. Как же они, такие изнеженные, утонченные, приходили к мужьям на интимные свидания в каторжные бараки, где все на виду, где не было чистого постельного белья, а только подушка, набитая соломой, да овчина вместо простыни и одеяла – и любили, и беременели от этой любви? А у нее, может быть, с ребенком не получается из-за того, что известие о смерти Анри заледенило ее всю изнутри, а оттаивание идет слишком медленно? Надо только подождать… Надо подождать… Надо подождать!

1

По воскресеньям у иркутского гражданского губернатора Андрея Васильевича Пятницкого собирались любители бильярда. Попивали винцо, играли по маленькой, обсуждали новости – свои, местные, и столичные – официальные, а также, разумеется, неофициальные, попросту говоря, слухи. Они ведь, как известно, всегда самые интересные.

На этот раз смаковалось вступление в должность нового генерал-губернатора.

– Господа, вы обратили внимание на лицо генерала? – громко вопросил Мангазеев. – Красное, опухшее, глаза вообще мутные. Такое бывает только с крепкого перепою.

– Да оно у него такое почти каждый день, – поддакнул Синюков. – Я, когда на приеме был, по вашему, Александр Михайлович, поводу, тоже заметил эту ненормальность.

– Да он, я слышал от военных, без стакана трехпробного[32] день не начинает, – добавил Горашковский.

– И как только печень не жалко! – ухмыльнулся Мангазеев. – Я бы на его месте поостерегся.

– А мне нашего брата, заслуженного чиновника, жалко, – скривился Синюков. – Как беспардонно он вышвыривает опытнейших людей. Вот вы, Андрей Васильевич, ревизионной комиссией Толстого были как аттестованы? В высшей степени положительно-c! А он вас – в отставку! С какой-такой стати, спрашивается!

– Ну, я так просто сдаваться не собираюсь, – пробормотал Пятницкий, нацеливаясь кием на хорошую комбинацию шаров.

– А мне – плевать, – хохотнул Мангазеев. – Меня Фавст Петрович Занадворов приглашает его приисками управлять, а генерал пусть утрется. Ему мое дело еще выйдет боком. Я слышал, он покровительством министра Перовского пользуется, а того не знает, что сестрица этого министра вместе с женой другого министра, Волконского, владеет компанией, коей Ольгинские прииски были отписаны.

Пятницкий ударил по битку. Шары с треском разлетелись по зеленому сукну.

– Чужой в лузу, – хмыкнул Мангазеев.

– Чужака и надо – в лузу, – усмехнулся Синюков, разливая в бокалы вино. – Освежитесь, господа.

Горашковский взял бокал, пригубил, причмокнул от удовольствия:

– Отменный рейнвейн! По всей Европе бунты и мятежи, даже в Германии, а вино продолжают делать, и очень хорошее. Что немцы, что французы, что венгерцы… Кстати, господа, кто-нибудь обратил внимание, какая у нашего чужака личная печать? Нет? А я обратил. На ней корона проткнута мечом! Какова суть, а?!

– Это как посмотреть, – нахмурился Пятницкий. – Можно увидеть и дворянство, мечом добытое, а можно – по-другому, если учесть, что и жена у него – француженка. А у французов, и верно, опять революция!

Широко распахнув дверь и громко стуча каблуками, в бильярдную не вошел, а ворвался Недзвецкий.

– Добрый вечер, господа! Прошу простить мое опоздание, но зато я принес потрясающую новость! – Он залпом выпил бокал вина и обвел глазами присутствующих, как бы проверяя, готовы ли к восприятию известия. Все оставили свои занятия, обратясь во внимание. Недзвецкий удовлетворенно крякнул, взял еще бокал, сделал небольшой глоток и лишь тогда продолжил: – Наш новый хозяин со своей дражайшей супругой наносит сейчас визит – кому бы вы думали?.. – и еще отпил, держа паузу.

– Да не тяните вы, ротмистр! – взорвался полковник. – Где он сейчас?

– Генерал-губернатор Муравьев сейчас застольничает… – еще одна пауза, прямо-таки театральная, – в семействе Волконских! – Недзвецкий снова обвел всех торжествующим взглядом, удостоверяясь в произведенном эффекте – а эффект был, и немалый, – и одним глотком допил бокал.

– Одно к одному, – покрутил головой Мангазеев и тоже взялся за бокал. – Подставляется, прямо как по заказу. Даже неинтересно. – Выпил, хмыкнул: – Надо чего-нибудь покрепче.

– Нет, вы представляете, господа, что мы имеем? – воскликнул Горашковский, бегая по бильярдной. Недзвецкий с ухмылкой наблюдал за ним. – Частный визит высшего государственного чиновника к государственным преступникам! Это… это же ни в какие ворота!