Гость внутри - Алексей Гравицкий

Говорить не хотелось. В голове жила боль и два замолкших голоса. Внутри метались стыд и комплексы, сшибались со страхом. Страх заполнил все. Черный и липкий.

– Бежать, – заныл Петя.

«Как я его ненавижу! Как я ненавижу этого хлюпика. Как я ненавижу себя. Я ведь не смогу выжить без этого хлюпика. Я ведь не смогу без Егорки. Я ведь не могу без дяди Димы. Я не могу. Не могу больше!»

– Бежать!

«Не могу!»

– Бежать!

«Не могу!!!»

– Бежать!!!

Я проснулся от собственного крика. От крика Пети Зарубина. Лариска быстро одевалась. Увидев, что я проснулся, она изменилась как-то странно в лице, но тут же мягко улыбнулась:

– Спи. Тебе просто кошмар приснился. Спи.

Мягкий голос. Мягкая улыбка в темноте. Спокойная. Как у мамы давно, в детстве. Мама умерла. Смерть. Страх. Ночные кошмары. Паника.

– Ты куда? – спросил я хрипло.

– Спи. Я вернусь скоро. У меня дела. Срочно надо отъехать. Спи.

Я прикрыл глаза. Голова все еще разламывалась. Ее рука скользнула по волосам, щеке.

– Спи.

Удивительно, но боль стихла, ватной пеленой накатило забытье.

– Спи. Спокойной ночи. Когда ты проснешься, я уже буду здесь.

– Бежать, – прошептал Петя. – Надо.

– Спи. Ты просто устал. Спи.

Голос отдалился. В голове, словно в соседней комнате, разговаривал сам с собой Егор. Тихо, под нос бормотал что-то. Его голос накладывался на засыпающее сознание.

– Идиот, – непохожим на свое обычное нытье осмысленным, трезвым голосом сообщил Петя.

– А идите вы все, – сказал я. Или только хотел сказать.

Страх не ушел. Притих только. И когда я уснул, он снился мне. Может быть, теперь всегда будет страшно? Может быть, я сам стал страхом? Или просто устал… Страшно бывает всем. Но и дядя Дима ведь как-то жил со своими страхами и даже боролся с ними. И Егор живет. Неужели я не придушу свои? Просто надо собраться с силами и…

Сознание отключилось, мерзко хихикнув напоследок знакомым и незнакомым смешком. Только Егор все говорил и говорил. Что-то важное.

Когда я проснулся, Лариски не было. Я оделся, прошелся по комнате. Все незнакомое. На столе лежала тетрадка и ручка. Открыв последнюю страницу, я выдернул листочек, чтобы не оставлять оттисков на обложке. И начал писать.

«Тому, кто прочитает!»

На всю писанину ушло около тридцати минут. То, что получилось, мне не понравилось. Письмо складывалось странное, казалось невнятным, адресованным невесть кому, как те послания от Берга и Северского. Я собрался было уже переписать все заново, но плюнул. Свернул тетрадный лист и запихнул его поглубже в карман.

Все, что я понял, о чем догадывался, уложилось в этот исчерканный квадратиками листок.

– Ну что, Петя? – спросил я. – Рвем когти? Так и будем бегать, пока не сдохнем, а?

– Дело говоришь… – азартно прошептал Петр. – Дело!

– Тогда двинулись!

На душе было легко, словно, написав письмо неизвестно кому, я скинул с себя огромный груз. Чего? Ответственности? Страхов? Понять было невозможно. Да я и не желал разбираться.

– Теперь все пойдет по-новому, все пойдет по-новому, – шептал я, берясь за тяжелую бронзовую ручку. – Теперь…

Слова застряли у меня в глотке.

Бронза медленно поворачивалась у меня в руке.

«Лариска?» – мелькнула обнадеживающая мыслишка.

Дверь открылась. Я стоял нос к носу с большим, бритым налысо здоровяком. Маленькие, серые, буквально свинячьи глазки смотрели равнодушно, скучающе. За его спиной маячили неясные тени.

Громила хрюкнул. И что-то твердое и тяжелое вонзилось мне в подбородок, высекая звездчатые брызги из глаз. Я приподнялся, комната накренилась, а потом пол принял меня в свои костедробительные объятия.

С тихим «пффф» из грудной клетки вышел воздух.

Кто-то дернул меня за грудки, поднял. Под задницу ткнулся стул.

Через радужную завесу прорвался голос Лариски:

– Вы с ним ничего тут не сделаете? – Почему-то она сделала ударение именно на слове «тут», ошиблась, наверное.

– Не сделаем, не сделаем… – раздался у меня над ухом умиротворяющий басок. – Он же тихий, не дергается. Поговорит с ним человек уважаемый, и все…

Я понял, что заваливаюсь на бок.

– Там ведь кто-то есть? – Черный Человек стоял около окна. Яркие блики закатного солнца, отражающегося в стеклах многоэтажек, били мне в глаза, и от этого его фигура казалась еще более черной. – Не может быть, чтобы там еще кого-то не было. Давай выкладывай.

И он сделал приглашающий жест.

– Отпустите его, а то поломаете раньше времени. Машинка-то сложная.

Тиски на моих локтях разжались, и я почувствовал некоторую свободу.

– И давай закончим сегодня. Ты не устал от этого всего? Я, скажу тебе честно, подустал. Ты даже не представляешь, сколько мне пришлось приложить усилий к тому, чтобы найти наконец тебя. Хотя, как я теперь понимаю, ты не особенно и прятался. Мне кажется, что убить тебя сейчас просто. Но не хочется вскрывать такой сложный ящичек, просто грубо взломав его. И ведь по обертке не скажешь.

– Почему? – спросил я.

– Что почему? – удивился Черный Человек. – Почему ты меня интересуешь? Почему я собираюсь тебя убить? Вообще это глупо как-то, вот так сидеть и рассуждать, беседовать… Слишком киношно получается. Однако я опасаюсь, что это неизбежно в нашей ситуации. У тебя там, внутри, есть кто-то еще. И сюрпризов мне хватит, пожалуй. О чем ты спрашивал?

– Ты хочешь меня убить, зачем?

– А ты такой дурак, что и не догадываешься? Черт, почему все всегда так сложно?! Почему сначала надо говорить какие-то фразы, определять общие понятия, вести «непринужденную беседу»? Ты спросишь что-нибудь банальное, в стиле «почему я». Я отвечу… Ты снова спросишь, в надежде, что что-нибудь случится, как в кино, и все образуется. Почему нельзя сразу выложить козыри и сравнить их? Почему человечество так любит ритуалы и напридумывало их великое множество? Это раздражает. Ты ничего еще не хочешь спросить?

– Я пока не знаю. Но все-таки, почему ты хочешь меня убить?

Черный Человек совершенно по-домашнему, почти по-женски, всплеснул руками:

– Убить! О, как это ужасно! Убить! Дорогой мой, неужели ты думаешь, что для тебя это наказание? Неужели ты до сих пор считаешь, что происходящее с тобой и вокруг тебя может называться жизнью? Пойми ты, человечек, инструмент, атрибут… Ты не живешь. Смерть для тебя только благо. Только избавление.

– Но почему?

– Спроси у себя самого. Ты стал таким, каким хотел стать, наверное. Мне кажется, что для тебя нет наказания хуже того, что ты называешь жизнью. Посмотри вокруг! От тебя отказались родители, твои друзья умерли, твое основное занятие – чужая смерть, сам ты – никто, и, как только у тебя кончатся отцовские деньги, ты будешь выброшен на помойку и станешь жить в ящике, до тех пор пока тебя не прибьет какой-нибудь бомж в пьяной драке. Я не прав? И после этого ты скажешь мне, что смерть для тебя наказание и ужас? Получив редкий дар, ты повел себя как ничтожество. Более того, ты стал ничтожеством. Хотя многие на твоем пути пытались тебе помочь. Но ты ел не из тех рук.