Следующий год в Гаване - Шанель Клитон

Мой отец перечисляет имена тех, кто приходил к нам в гости и обедал за печально известным столом, который мама заказала из Парижа, угощали нас мятными леденцами и конфетами. Имена тех, с чьими сыновьями я танцевала и чьих дочерей хорошо знала. Крики матери заглушают остальные фамилии.

Рукой я инстинктивно закрываю свой живот. Мне страшно от одной мысли о том, в какой мир я приведу этого ребенка.

– Они заморозили активы чиновников Батисты, – говорит отец.

Глаза моей матери тревожно расширяются.

– А наши инвестиции?

– Они не могут трогать деньги на заграничных вкладах. По крайней мере это уже кое-что. Президент Национального банка ушел в отставку. То же самое сделали президенты Сельскохозяйственного и Промышленного банков.

Снова имена друзей моего отца.

– Говорят, Батиста сейчас в Санто-Доминго, ищет убежища у Трухильо.

Значит, он в хорошей компании. Президент Доминиканы – давний друг Батисты и такой же тиран.

– Многие из ближайших советников Батисты находятся с ним, выжидая, когда он сможет благополучно вернуться.

Отец больше ничего не говорит, но я слышу невысказанную тревогу в его голосе. Уехать или остаться?

В тот вечер мы все собрались перед телевизором. Мы смотрели обращение Фиделя к толпе людей, окруживших его рядом с казармами в Гаване. Никто из нас не проронил ни слова. Где-то там, среди десятков тысяч собравшихся, должен быть Пабло…

Люди слушали Фиделя и смотрели на него так, словно он – олицетворение всех их надежд и чаяний.

Неделю назад на этом месте стоял другой человек, много лет контролировавший страну, которую ему пришлось покидать тайком. Он сбежал и бросил нас на милость тех, кто пришел сейчас. Простые кубинцы идут, чтобы увидеть Фиделя – своего Спасителя. О нем еще мало известно в Гаване, он своего рода Робин Гуд, но о нем знают самое главное – он не Батиста.

Они все ненавидели Батисту.

А мне ясно одно – Фидель тоже не святой. В Гаване нет святых.

Проснувшись на следующее утро, я увидела, что небо будто потускнело, а город словно накрыло пеленой.

Я присоединилась к сестрам, которые завтракали в столовой. Родителей за столом не было – они спрятались где-то в глубине дома. Чем сильнее Фидель вторгается в Гавану, тем больше мои родители отступают.

Как бы поступил корсар? Взял бы он в руки оружие и сражался? Или он взял бы свою хорошенькую француженку-жену и ребенка и уплыл бы на своем огромном корабле в лучшие земли?

Каждый день все больше людей уезжают из страны – уезжают друзья моих родителей, друзья Батисты. Фидель и его соратники одержимы идеей очистить страну от всех, кто связан со старым режимом, но что произойдет, когда они прольют всю кровь приближенных Батисты, которую только можно пролить? За кем они придут в следующий раз?

Еда на вкус похожа на слизь, малыш во мне протестует, но я заставляю себя проглотить то, что у меня во рту, буквально запихивая в себя завтрак.

В доме слишком тихо. Слышно, как столовые приборы царапают фарфор. Только Мария, кажется, довольна тем, что сидит в тишине. Она ест и зевает. Остальные выглядят подавленными. На улицах люди празднуют, вся страна ликует.

Мы, как и обитатели соседних домов, боимся выйти наружу, боимся услышать стук в дверь. Нам страшно, что рано или поздно наша фамилия окажется в каком-нибудь списке и до нас тоже дойдет очередь. Мы боимся уехать и боимся остаться.

– Мисс Элиза?

Наша горничная Чаро стоит в дверях столовой, широко раскрыв глаза.

– Пришел мужчина, – шепчет она, оглядываясь по сторонам и, без сомнения, ища взглядом нашу мать.

Я слышу слово «мужчина», и все остальное для меня перестает существовать. Мои сестры задают вопросы, но я их не слышу. Я даже не успеваю дослушать, что говорит мне Чаро. Я выскакиваю из-за стола и бегу через весь дом.

Он вернулся. Теперь все будет хорошо. Он в безопасности. Он жив. Одной рукой я глажу свой живот, а другой рукой открываю входную дверь, ожидая увидеть Пабло и упасть в его объятия.

Сначала меня ослепляет солнечный свет. Откуда-то издалека доносится глухой рев людей, но и он затихает.

У главных ворот, склонив голову, стоит человек, одетый в оливково-зеленую униформу и такую же фуражку. Нижнюю половину его лица скрывает борода.

Сердце мое колотится.

Я иду к нему, ускоряя шаг. Я едва не падаю, споткнувшись о камни, которыми усыпана подъездная дорожка.

Он дома. Теперь мы поженимся. Когда он узнает о ребенке, то будет счастлив, а со всем остальным мы разберемся.

Он дома, и только это имеет значение.

Он поднимает глаза, когда я подхожу ближе, взгляд его темных глаз очень серьезный, и я останавливаюсь в смущении. Глаза, которые смотрят на меня, не принадлежат Пабло. Проходит минута, прежде чем я узнаю это лицо и вспоминаю слова, сказанные мне когда-то.

Если со мной что-нибудь случится, пока меня не будет, Гильермо найдет тебя. Но этого не произойдет, потому что я вернусь к тебе, Элиза. Батиста не сможет мне помешать.

Я останавливаюсь в метре от ворот. Глаза мои наполняются слезами. Я еле держусь на ногах.

– Мне так жаль, – говорит Гильермо, но я больше не слышу его слов. Мое сознание помутилось, и я без чувств падаю на землю.

Пабло мертв, Гавана мертва, и я умерла вслед за ними.

Марисоль

Я сижу молча на пассажирском сиденье и смотрю на качающиеся на ветру пальмы. Магда перевернула верх дном все, что я знала о своей семье, о бабушке, о себе. Человек, которого я знала как своего деда, которого мой отец считает своим отцом, на самом деле таковым не является. Мой биологический дед – один из тех, кто поддерживал Фиделя и погиб, сражаясь во имя Кубинской революции. Он отдал свою жизнь за убеждения, которые моя семья ненавидит. Я с трудом приняла то, что бабушка полюбила революционера, но принять это…

– Как ты думаешь, твой дед знал? – нарушает молчание Луис. – О ребенке?

Я пытаюсь припомнить, как мой дед относился ко мне и моему отцу, к моим сестрам, какую любовь он проявлял ко всем нам.

Мой дед был одним из первых, с кем познакомилась бабушка, когда приехала в Соединенные Штаты. Когда, после прихода Кастро к власти, кубинцы начали покидать страну, его семья помогала вновь прибывшим адаптироваться к жизни в Америке. Его родители – мои прадедушка и прабабушка, покинули Кубу во время кубинской войны и революции 1933 года, в результате которой был свергнут президент Мачадо – генерал, сражавшийся против Испании в войне за независимость Кубы.

Дедушка родился в Соединенных Штатах, и его рассказы были не о Кубе, а о том, как Флорида росла и менялась на протяжении многих лет. Сахарная империя семьи Перес, которую чуть не уничтожил Фидель и его соратники, возродилась. Когда прадедушка умер, он оставил ее в наследство моему деду. Таким образом, впервые с момента основания компании «Перес Шугар» ею управлял человек не с фамилией Перес, а с фамилией Феррера.