Следующий год в Гаване - Шанель Клитон

Я проклинаю свою глупость, которая заставила меня выйти на улицу в надежде найти Пабло.

– Нам нужно вернуться домой, – говорю я напряженным голосом.

Я никогда не видела город таким – все праздновали, но происходящее вокруг больше напоминало ликование безумцев. Какой-то мужчина с искаженным яростью лицом и с битой в руках подбежал к парковочному счетчику и начал колотить по нему снова и снова.

Сильный удар. Еще один.

Сдача внутри лязгает, автомат опрокидывается, разбивается, и монеты рассыпаются по всему бетонному тротуару. Налетают люди – дети, их родители – и хватают деньги.

Я поражена тем, как они себя ведут. И по правде говоря, меня пугает их неприкрытая ярость. Как будто долгое время люди прятали свои эмоции под плотным колпаком, их гнев, вызванный несправедливой политикой Батисты, копился годами, и теперь, когда он сбежал, злость вырвалась наружу, угрожая уничтожить все на своем пути.

Магда крепче сжимает мою руку, мы ускоряем шаг, а людей становится все больше.

Как скоро они переключат свое внимание с парковочных счетчиков на нас?

Мое сердце колотится, когда мы подходим к машине, трясущимися руками я пытаюсь открыть дверцу. Лишь со второй попытки мне удается это сделать. Мои пальцы дрожат, когда я сажусь на водительское сиденье и завожу мотор.

– Прости меня. Не нужно было сегодня выходить на улицу. Я и представить не могла, что будет такое.

– Так было в 33-м, при Мачадо, – мрачно говорит Магда. – Увидишь, все будет только хуже.

Я боюсь, что она права, и гнев закипает во мне, угрожая перелиться через край. Я злюсь на людей на улице, злюсь на Батисту, Пабло, моего брата. Что они принесли в эту страну?

Всю обратную дорогу мы молчим. Только когда мы въезжаем в ворота и оказываемся в безопасности, я испытываю облегчение. Здесь еще сохранилась видимость мира и спокойствия, но как долго это продлится? Когда насилие доберется до нас?

Магда следует за мной в спальню. Я ложусь на кровать, а она садится рядом.

– Обещай, что больше этого не сделаешь.

Я киваю, волна тошноты накатывает на меня.

– Я тебе обещаю.

– Этот мальчик…

Я слишком долго хранила эту тайну, и мне необходимо с кем-нибудь поделиться.

– Я беременна.

Очень странное ощущение – я знала свое тело в течение девятнадцати лет, я привыкла к нему, изучила все его привычки и причуды, и вдруг, неожиданно для меня, оно вышло из-под контроля.

Все началось через несколько недель после нашей последней встречи, и усиливалось постепенно. Сначала я чувствовала слабость и желание вздремнуть днем, потом появились горький привкус во рту и постоянная тошнота. Мои вкусы в еде изменились – я начала отказываться от своих любимых блюд, предпочитая то, что никогда не ела раньше. Я стала очень эмоциональной. Мне все стало понятно еще до того, как я обнаружила задержку месячных. У меня никогда раньше не было задержек, и как только это произошло, мои последние сомнения рассеялись.

После того как я призналась Магде, она стала заботиться обо мне с удвоенной силой – уговаривает меня съесть больше, чем мне хочется, поощряет мое желание поспать, гладит мои волосы, молится вместе со мной.

Сейчас, когда я совершенно не понимаю, что ждет меня в будущем, ситуация на Кубе представляется мне пугающей. Фидель назначил доктора Мануэля Уррутиа Ллео временным президентом, но все говорят, что он – марионетка Кастро. Аэропорт закрыт, никто не может вылететь из страны. Наш водитель сообщил, что видел перепуганных американских туристов, сидевших на лужайке перед отелем «Националь» с чемоданами в руках. В конце концов их эвакуировали на корабле в Ки-Уэст.

Не работает не только аэропорт – забастовка охватила всю страну. Отец все утро сердито разговаривал по телефону, пытаясь выяснить, что происходит с его рабочими.

Толпы открыли двери в Эль Принсипи и выпустили заключенных. Гавана погрузилась в безумие.

Я никуда не выхожу из дома, сижу в нашей элегантной гостиной на диване, обитом шелком, в окружении картин в тяжелых позолоченных рамах.

– Они разграбили Эль-Энканто, – говорит мама, сжав губы в тонкую линию. Для нее нет большего греха, чем посягательство на высокую моду.

Я вспоминаю те платья, которые мы раньше примеряли. Теперь они висят по всей Гаване в квартирах тех, кто раньше мог позволить себе лишь рассматривать их изображения в журналах. Нам эти платья казались воплощением волшебства. Смогут ли новые владельцы оценить магию этой красоты?

– Они ворвались в казино, – говорит отец. – И никто не пытается их остановить – ни военные, ни полиция. Все просто сдались и отдают нашу страну без боя.

– Они собираются приехать сюда? К нам? – спрашивает Мария.

Мать бледнеет.

– Не говори так. Никогда больше так не говори, – резко отвечает она.

– Но почему? – Мария выглядит озадаченной. – Они же хотят денег, а у нас их много.

Отец не обращает на нее никакого внимания.

– Сейчас повстанцы патрулируют улицы. Говорят, что члены движения «26 июля» вытеснили полицию, – его лицо краснеет. – Люди вывешивают у своих домов плакаты с благодарностью Фиделю. За что они его благодарят? Неужели они действительно думают, что он на нашей стороне? Он проповедует мир и демократию, готовясь к пиршеству на трупах своих врагов. Он выставил нас всех дураками, помяните мое слово, и я боюсь, что очень скоро все станет гораздо хуже.

Толпы бородатых людей, одетых в зеленую форму, заполонили город. В руках у них ружья. Они осматривают все вокруг с таким видом, будто Гавана принадлежит им – участникам движения «26 июля». Я съеживаюсь от страха при виде холодного черного металла. Они входят в город с видом добродушных и снисходительных победителей. Победители могут позволить себе роскошь испытывать счастье от своей победы, чего нельзя сказать о нас.

Я всматриваюсь в каждое лицо, надеясь увидеть Пабло. Я и хочу найти его, и одновременно боюсь встречи с ним. Я боюсь, что, когда увижу его лицо, увижу его самого в этой отвратительной форме, сердце мое не выдержит. Но я нигде его не вижу, и от этого мне больно. Неужели он никогда больше ко мне не придет?

От Алехандро тоже нет никаких вестей. Никто не знает, где он и что делает. Присоединился ли он к «26 июля»? Если нет – неужели он теперь их враг?

Мы все ждем Фиделя, который медленно приближается к городу, словно хищник, который уже поймал свою добычу, но не торопится ее съесть. Меня постоянно преследуют приступы тошноты.

– Они признали правительство Фиделя, – говорит отец.

– Они? – переспрашивает мама.

– Американцы.

– А что с выборами?

– Через полтора или два года, – отец сжимает губы. – А тем временем президент, подконтрольный Фиделю, уже отстранил всех политиков, назначенных Батистой. Некоторые члены его кабинета искали убежища в иностранных посольствах. Другие были арестованы. – Он не говорит всего остального, но я знаю правду – часть была расстреляна.