Лед - Бернар Миньер

— Сожалею, но его сегодня не видели. — Заместитель директора предприятия по разливу минеральной воды нетерпеливо смотрел на Серваса.

— А вы не знаете, где его можно найти?

— Нет, — пожал плечами толстяк. — Я пытался с ним связаться, но у него выключен мобильный телефон. Обычно он в это время появлялся на работе. Вы не пробовали звонить по домашнему? Может быть, мэр заболел.

Сервас поблагодарил толстяка и вышел из маленькой фабрики. Здание окружал высокий забор из колючей проволоки. Открыв дверцу машины, он немного подумал. Домой Шаперону Мартен уже звонил, там никто не взял трубку. Сервас почувствовал, как внутри снова зашевелился комочек тревоги.

Он быстро сел за руль.

В памяти снова возникло испуганное лицо Шаперона. Как там сказал Гиртман? «Тогда попросите месье мэра рассказать вам о самоубийцах». Что же такое знал Гиртман, но не они? И почему, черт побери, он это знал?

Тут ему в голову пришла другая мысль. Он достал мобильник и набрал номер, занесенный в записную книжку. Ему ответил женский голос.

— Сервас, криминальная полиция, — сказал он. — У вашего мужа была своя комната, кабинет или другое место, где он держал бумаги?

Последовало короткое молчание, потом легкий шумок сигаретного дыма, который выпустили в трубку.

— Да.

— Вы позволите мне приехать и взглянуть?

— А у меня есть выбор? — Вопрос был задан резко, но на этот раз без язвительности.

— Вы можете отказаться. В этом случае я должен буду запросить санкцию на обыск, мне ее дадут, и ваш отказ неизбежно привлечет внимание магистрата, который занимается этим делом.

— Когда? — сухо спросила женщина.

— Сейчас же, если вы не возражаете.

Снеговик стоял на месте, но ребятишки исчезли, дохлая кошка тоже. Наступили сумерки. Небо покрылось темными тучами, только над вершинами гор алела полоска закатного неба.

Как и в прошлый раз, вдова Гримм ждала его на пороге деревянного дома, выкрашенного в синий цвет, с сигаретой в руке. На лице — маска абсолютного равнодушия. Она отодвинулась, пропуская его в дом.

— В конце коридора, дверь справа. Я там ничего не трогала.

Сервас пошел по коридору, заставленному мебелью и всяческими безделушками, завешанному картинами и чучелами животных, которые глядели на чужака неподвижными стеклянными глазами. Ставни в комнате оказались закрыты, и она тонула в полумраке. Воздух был застоявшийся и спертый. Сервас открыл окно. Тесный девятиметровый кабинет выходил окнами в лес за домом. Беспорядок тут царил неописуемый, и Сервасу с трудом удалось пробиться от двери к середине. Он понял, что когда Гримм был дома, то большую часть времени проводил в кабинете. Здесь имелся даже маленький телевизор, поставленный на мебель перед старым потертым диваном, заваленным папками, картонными обложками-скоросшивателями и журналами по охоте и рыболовству. Кроме телевизора здесь имелись портативный стереопроигрыватель и микроволновка.

Несколько секунд Сервас неподвижно стоял в центре комнаты, изучая глазами невероятный хаос коробок, папок и запыленных вещей.

Нора, берлога…

Конура…

Серваса передернуло. Рядом со своей ледяной супругой Гримм жил как собака.

На стенах почтовые открытки, постеры с видами горных озер и речек, календарь. На шкафу еще несколько чучел: белка, совы, кряква и даже дикая кошка. В углу пара высоких ботинок. Повсюду валяются катушки от спиннинга. Почитатель природы? Таксидермист-любитель? Сервас вдруг почувствовал себя в шкуре этого толстяка, проводившего все время в своей комнате, в компании чучел, глядящих из полумрака стеклянными глазами, представил, как он ест что-то, разогретое в микроволновке, перед тем как улечься спать вот на этот диван. Драконица, на которой он женился много лет назад, сослала его в конец коридора.

Сервас принялся методично, один за другим, открывать все ящики. В первом лежали ручки, накладные, списки медикаментов, выписки из счетов и с кредитных карт. В следующем обнаружились пара биноклей, несколько нераспечатанных колод игральных карт и множество карт-пропусков.

Потом его пальцы нащупали что-то в глубине ящика: ключи. Он вытащил их на свет. Ключей была целая связка. Самый большой явно от дверного замка, а два других, поменьше — от висячего или французского. Сервас опустил ключи в карман.

В третьем ящике была целая коллекция рыболовных мушек, лесок и крючков, а вместе с ними лежала фотография.

Сервас поднес ее к окну.

Гримм, Шаперон и еще двое мужчин.

Снимок был довольно старый. Гримм на нем выглядел почти худым, а Шаперон — лет на пятнадцать моложе, чем сейчас. Все четверо сидели вокруг костра на камнях и улыбались в объектив. Слева за ними просматривалась поляна, окруженная хвойным лесом и старыми деревьями с пожелтевшей осенней листвой, справа пологий склон, озеро и горы. Судя по длинным теням, протянувшимся от деревьев к озеру, день клонится к закату. От костра поднимается струйка дыма. Слева видны две палатки.

Атмосфера буколическая.

Ощущение простого счастья и братской дружбы. Люди явно наслаждаются бивачной жизнью в горах, выехав, видимо, в последний раз перед зимой.

Сервас вдруг понял, каким образом Гримму удавалось переносить затворничество рядом с женщиной, которая его презирала и унижала. Ему помогали вот такие моменты единения с природой в компании друзей. Презрение жены он оборачивал в свою пользу. Для него эта комната вовсе не являлась тюремной камерой или собачьей конурой. Это был туннель во внешний мир. Чучела животных, постеры, рыболовные снасти, журналы возвращали его в те минуты полной свободы, которые и составляли движущую силу жизни аптекаря.

Четверо мужчин на фото были одеты в клетчатые рубашки, свитера и брюки покроя 1990-х годов. Один из них поднимал в руке дорожную флягу, в которой явно плескалось нечто покрепче, чем просто вода. Другой глядел в объектив с отсутствующей улыбкой, словно витал где-то далеко и весь этот ритуал его не касался.

Сервас вгляделся в двух остальных участников похода. Один — веселый бородач огромного роста, другой — высокий, очень худой, с густой темной шевелюрой и в больших очках.

Он сравнил озеро на фотографии с тем, что было изображено на постере, но не смог определить, разные ли это места.

Перевернув фото, он прочел надпись: «Озеро Уль, октябрь 1993 года».

Все верно, снимок сделан пятнадцать лет назад. Люди на нем — почти его ровесники. Им около сорока. Интересно, они еще о чем-нибудь мечтают или уже достигли равновесия, каких-то результатов в жизни? Что это за результаты — со знаком «плюс» или «минус»?

На фотографии они улыбаются, глаза блестят в неярком свете осеннего вечера, лица пересекают тени.

Искренни ли эти улыбки? На фото все улыбаются. Сервас сказал себе, что теперь люди постоянно играют, что-то изображают под влиянием глобальной заурядности средств массовой информации. Многие проживают жизнь так, словно находятся на сцене. Видимость, китч стали нормой.