Первая волна: Сексуальная дистанция - Мила Левчук

Если легче и было, то изнутри своей больной головы я этого не заметил.

Казалось бы, все вернулось на круги своя. Как было в прошлом году, когда мы были настоящей парой, которая целуется по закоулкам, всюду ходит за руку и насмотреться друг на друга не может. Жесткий родительский режим: из дому до школы и обратно и проводить в художку, а потом встретить – казался мне щедростью. Я уже мог сравнить, как бывает, если мешают не родители и учителя, а кое-что другое. И в этот раз, казалось, мешал именно я. Потому что я жестко палился и ничего поделать с этим не мог.

Для начала меня начали преследовать ночные кошмары. Раз за разом я засыпал, чтобы увидеть во сне один из сюжетов: Элиза приезжает в наш двор и ждет меня где-то снаружи, а я прячусь дома, в панике понимая, что сейчас во двор выйдет Альбина и сразу все поймет. То мне снилось, что Элиза звонит в дверь, входит в мой дом, и я всю ночь, цепенея от ужаса, прячу ее от Альбины по комнатам и ванным.

А раз я, как показывают в кино, сел в кровати и чуть не закричал, бешено дыша и озираясь диким взглядом по сторонам. Думал, в реальной жизни так не бывает. Как же я ошибался! Этот мой сон был про секс. Самый настоящий полноценный эротический сон, в котором я не понимал, кто со мной? Элиза или Альбина, а потом оказалось, что обе и я осознал, что раскрыт, и в ужасе вскочил мокрый, возбужденный, с бешено бьющимся сердцем.

Я стал дерганым и нервным, завел привычку многословно оправдываться по мелочам, а однажды Штирлиц был настолько близок к провалу, что почувствовал на лице дыхание бездны.

Режим общения в пути и только на учебе меня быстро перестал устраивать. Это только поначалу и в сравнении казалось, что для счастья и малости хватит. На деле ничуть! Очень скоро «роскошь» становится нормой и хочется большего. И мой дебильный героизм толкнул меня на отчаянные меры. Я приперся к ней под окно после двенадцати ночи, когда ее родители уже полчаса как выключили свет, и написал в мессенджер: «Открой окно».

Через минуту она выглянула, и ее удивленное бледное лицо осветила улыбка, жестами я показал: давай, открывай скорее, и она подчинилась. Жила Альбина на первом, и неуемному, спортивному подростку не стоило большого труда подтянуться на подоконник и аккуратно влезть в комнату.

– Сумасшедший, – выдохнула она, бледная от страха, – а если услышат?

Я приложил палец к губам, и мы замерли, прислушиваясь, в квартире господствовала полная тишина.

– Закрой дверь, – шепнул я.

– Она закры… – начала отвечать Альбина, но я не дал ей закончить.

Налетел, схватил в ладони ее лицо и завладел губами. Одним из побочных эффектов потери невинности было то, что теперь я думал о сексе постоянно. Ждать и терпеть стало настолько тяжело, что я возбуждался от одного прикосновения или мысли о ней. Аль обняла меня за шею, едва поспевая за темпом моего погружения в поцелуй. Я притянул ее ближе, сел на край кровати и усадил на свои колени. Голову неумолимо потащило в возбужденный туман, и во мне включилось такое, чего Альбина еще не испытывала. Нерешительный осторожный подросток в один момент стал уверенным, наглым, настойчивым и смело полез ладонью по ножке под край ночнушки, достиг трусиков и без колебания потер наглыми пальцами поверх ткани и так метко потер, что она изогнулась в моих руках.

Аль вырвалась из поцелуя, тяжело дыша, и я жадно и влажно поцеловал ее в шею и еще, еще. Она опрокинула голову на другое плечо и задышала. Мои прежние нежные сухие поцелуи одними губами ни в какое сравнение не шли с тем, как я облизывал ее сейчас.

– Леш… – слабым голосом окликнула меня она, когда мои пальцы уже уверенно развивали успех под ночнушкой. – Леша, что ты делаешь? Нам же нельзя… Они узнают…

– Не узнают, – выдохнул я ей в ухо. – Я сделаю тебе хорошо, и ты останешься девственницей. – К тому моменту я знал три способа достижения оргазма без проникновения и множество комбинаций.

И не только знал, черт возьми, но и умел. Моя наглая лапа полезла к ней в трусики.

– Так бывает? – выдохнула она, замирая в моих руках.

– Бывает, это не больно, – охмурял я хриплым от возбуждения голосом.

– Откуда ты знаешь? – прошептала Аль, и меня как будто током ударило.

Действительно, откуда я знаю? Откуда взялся такой борзый да умелый? Когда ты на практике уже обкатал все эти возбуждающие ласки и поцелуи, знаешь, как нащупать правильное место под трусиками, голова отказывается соображать и не понимает, как изобразить незнание. Как прикинуться неопытным малышом, который все это трогает впервые, уже невозможно вспомнить, что ты можешь знать, а что никак. Ты просто не способен отыграть назад свой опыт.

– Ты такой… другой, – продолжала она, поводя плечами, подтверждая мои ощущения, – как будто не ты…

Возбуждение, опьянение, предвкушение… все это в один миг смыло волной паники, и я медленно убрал руку от трусиков и вытащил ее из-под ночнушки.

– В интернете прочитал, – как можно более непринужденным тоном сказал я.

– Или посмотрел, – добавила она.

– Или посмотрел, – аккуратно согласился я.

– Леш, я не могу так быстро… мне… как-то… странно и немного страшно… – осторожно подбирала она слова к своим ощущениям, а меня бросало из горячего пота в холодный.

– Я потерял голову, прости, – виновато произнес я, понимая, что мне теперь и прикоснуться к ней нельзя, я выдаю себя.

Я замер, оцепенел, пока она, напряженная и задумчивая, сидела на моих коленях, и не знал, что сделать, чтобы сгладить это чужеродное для нее впечатление. Я действительно от нее отвык, забыл, как осторожно надо с ней, как деликатно преодолевать все родительские заслоны.

Как я недавно с удивлением узнавал, что ничего стыдного нет ни в одной из практик, которые казались мне чем-то сродни супергеройским способностям: нереалистичными, пугающими и абсолютно недоступными, кроме как посмотреть в кино. Как я учился не стыдиться своих желаний и испытывал культурный шок, что их можно реализовать без сопротивления, а со встречной радостью. Так и ей предстояло узнать, насколько много она может чувствовать и не испытывать по этому поводу ни стыда, ни вины. Разрешить себе быть смелой, горячей, разрешить себе получить удовольствие.

Я должен был стать для нее учителем, который проведет по этому пути, убирая родительские заслоны и запреты, растворяя комплексы и рассказывая, какой она может быть. Как я узнал это о себе. Но со мной-то было легко! Только дай зеленый свет, разреши и я, не раздумывая, загребу обеими руками. У Альбины не было таких интенсивных желаний. Ее учили давать мне отпор, беречь себя, запугивали и контролировали. А я должен был найти баланс между тем, что я знаю и тем, что не приведет ее в ужас, провести по этому пути и не спалиться. Я не знал, как. Я был глуп и горяч. Я боялся, что уже раскрыт.