Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии - Уэйд Дэвис

В феврале 1793-го года большое влияние на Гаитянскую Революцию оказала разразившая вой на республиканской Франции против англичан и испанцев. К проблемам колониальной администрации, озабоченной восстанием рабов и борьбой за власть между белыми плантаторами и мулатами, добавился риск прямой интервенции со стороны испанской колонии Санто-Доминго[173]. Маруны без колебаний заняли сторону агрессора. Видные лидеры Биассу и Жан-Франсуа вступили в испанскую армию. Букман не смог этого сделать, будучи к тому времени уже мёртвым. Но примеру товарищей по оружию охотно последовал Туссен, недавний раб, сбежавший от хозяев уже после начала восстания, но готовый к стремительному взлёту на вершину власти.

Затруднительное положение подтолкнуло французов к переговорам с марунами, и уже летом 1793-го года под нажимом чернокожих вождей колониальная администрация острова официально упразднила рабство. Правда, мятежники вскоре разглядели за этим шагом властей попытку лишить восстание идейного стимула, оставив нетронутой рабовладельческую экономику. Биассу и Жан-Франсуа отвергли предложенный союз и остались верны испанцам, сулившим безоговорочное равноправие. Однако Туссен, по мотивам в ту пору не ясным, переметнулся на сторону французов, нещадно эксплуатировавших рабов. Верные ему люди, численно уступая силам Биассу и Жана-Франсуа, всё-таки умудрились перебить многих сторонников этих двоих, устроив засаду, а пленных передали французским властям.

Туссен, не мешкая, укреплял своё положение. К 1797-му году, разгромив две иноземные армии и прищучив мулатов, этот бывший крепостной, отныне именуемый Туссен-Лувертюром[174], сделался полновластным правителем всего Сан-Доминго. Придя к власти, он тут же приступил к наведению порядка и восстановлению процветания. Причём, что порядок и процветание придут как миленькие, было ясно заранее. Декреты чернокожего диктатора запрещали крестьянам переходить с плантации на плантацию, а безработный горожанин был обязан трудиться в поле под присмотром военных. Туссен положил конец колониальному зверству, но как было сказано выше, сама система рабского труда осталась прежней. Что касается народной религии, будучи ревностным католиком, Туссен гнушался языческих суеверий.

Если и были какие-то иллюзии относительно политики нового республиканского режима во Франции, то все сомнения развеялись после вторжения на остров армии Леклерка в 1801-м году, когда Туссен был предан Наполеоном и позорно депортирован во Францию. Конечно же, французы не желали видеть остров под властью вчерашних рабов, несмотря на поддержку Туссеном вчерашних рабовладельцев. Наполеон лично приказал своему шурину Леклерку покончить с остатками мятежных отрядов марунов после депортации Туссена. В Париже рассчитывали, что выполнение этой задачи Леклерк мог доверить недавним соратникам Туссена. Прогноз оправдался – генералы Туссена в недавнем прошлом – Жан-Жак Дессалин и Анри Кристоф – охотно вырезали бывших соратников в борьбе за свободу, угрожавших их власти.

Однако маруны не сложили оружия, под гнетом обстоятельств они стали принимать в свои ряды мулатов наряду с чёрными, в прошлом рабами. Целью такого альянса была полномасштабная вой на за независимость до победного конца. Шли ожесточённые бои, и маруны были близки к победе, но их проверенная тактика – поджоги, отравления, засады и грабежи – устаревала на глазах. Их роль в окончательном разгроме французов забылась так же быстро, как после войн Туссена, когда маруны оказались на обочине истории. Диктаторы, оказавшиеся у власти после обретения независимости в условиях неразберихи, не тратили время на показные разглагольствования о свободе и равенстве. Бывший раб Кристоф в союзе с французской армией Леклерка вероломно ударил по корпусам Биассу и Жана-Франсуа, став правителем северной части острова. Провозгласивший сам себя королём, он, как и подобает королям, угробил двадцать тысяч своих соплеменников при постройке роскошного дворца и бесполезной, как оказалось, крепости.

После измены Кристофа, казалось бы, предательство маруновщины самими маруновцами стало делом времени, но борьба продолжалась. Уцелевшим вожакам-ветеранам было не привыкать к обману и отступничеству. В каком-то смысле, такие неприятности лишь укрепляли их стойкость. Столкнувшись с новым типом угнетателей уже на первых порах годы независимости, они тоже искали и находили любопытные способы защитить свою свободу.

Лет пятьдесят тому назад молодой археолог, афроамериканка Зора Нил Хёрстон[175], ученица великого этнографа Боаса[176], собралась впервые посетить Гаити. Собирая материалы для экспедиции, она обнаружила одну странную вещь. В единственном на тот момент надёжном источнике по теме вуду она прочла о тайных сообществах, свирепствовавших в долине Мирбале. Автор монографии, видный африканист Мелвилл Херсковиц[177], описывал, как члены этих подпольных группировок созывают друг друга перестуком камней по системе, схожей с той, что ей доводилось наблюдать среди адептов общества Зангбето в Дагомее. Страх гаитян перед этими ячейками был так силён, что исследователю с большим трудом удалось разузнать названия только двух.

Одной была Биссаго, и люди из неё «носили рога и держали в руках свечи», а члены второй группировки называли себя «Голыми свиньями» (Les cochons sans poils). Члены обеих якобы умели превращаться в животных, бесчинствуя в этом виде по ночам.

Существование подобных сообществ на Гаити стало новостью для молодого учёного, но её не смутила живучесть этого феномена, присущего самым разным африканским культурам. Детство Зоры Хёрстон прошло в деревушке, населённой одними чернокожими, и она с малых лет ощущала африканские корни окружавших её людей. В пламенных богослужениях и евангельских песнопениях её отца, баптистского проповедника, одержимого христианским «духом», девочке слышались отголоски африканских ритуалов. После смерти матери, в девятилетнем возрасте Хёрстон увлекло на север страны в составе театральной труппы, с которой она добралась до Балтимора, где и закончила школу. Удача сопутствовала ей и далее. Интерес к литературе и фольклору привёл девушку в университет Говарда, а оттуда к стипендии Гуггенхайма в Колумбийском университете, где её наставником стал поддерживавший Хёрстон «Папа Франц».