Такой я была - Смит Эмбер

Мышка. Давненько меня так не называли. И как чудовищно уместно.

– Не очень, – честно отвечаю я.

– Не волнуйся, в школу можешь не ходить, – он улыбается. – Нам всем нужен выходной для восстановления духа. Что скажешь?

Я киваю и пытаюсь улыбнуться в ответ.

Мы торчим в доме весь день. Вид у всех как на похоронах. Кейлин в полном раздрае. Коннер пытается делать вид, что все в порядке. Ванесса то лихорадочно носится, то сидит и не шевелится. Мне хочется биться головой об стену.

О еде и думать тошно, но все равно помогаю Ванессе с обедом. Она говорит, что обед поднимет всем настроение. У меня серьезные сомнения на этот счет. Мы садимся за кухонный стол, ковыряем запеченный хлеб с сыром, размешиваем ложками комковатый томатный суп и слушаем обрывки истории, бессвязно и предвзято рассказанные Кейлином.

– Девушка – его подружка. Я даже… у меня в голове не укладывается, зачем насиловать ту, с кем он и так уже спал?

Зато у меня в голове все отлично укладывается. Ему просто нужно было заставить ее почувствовать себя никчемной, контролировать ее, унизить ее, бросить ее беспомощной.

– Она порвала с Кевином – даже не знаю, из-за чего, – но он не особенно переживал. И как-то вечером Кевин пригласил ее зайти, потому что она была расстроена из-за разрыва. Просто поговорить. Она утверждает, что тогда он ее и «изнасиловал». – Брат ставит пальцами кавычки. Меня так и подмывает потянуться через стол и сломать ему пальцы. – Кевин признал, что они занимались сексом. По «взаимному согласию». – Он снова ставит кавычки.

Мне даже недосуг объяснять ему, что, если он хочет выставить девушку лгуньей, кавычки при словах «по взаимному согласию» не нужны.

– Пару дней она даже не заявляла в полицию, – добавляет он, как будто это важно и о чем-то говорит. – Если все было, как утверждает она, почему сразу не сообщила?

По сравнению с тем, сколько жду я, два дня – это почти мгновенно. Два дня – ничто.

– И к тому же, – продолжает Кейлин, – я же там был. Я был в соседней комнате, в двух шагах! Если бы что-то случилось, я бы понял! Случись с ней что-то, она бы закричала или позвала меня. Мы же с ней тоже дружили. А я ничего не слышал!

О боже. Мое сердце перестает биться. Если бы он знал, как много можно не услышать, находясь в соседней комнате.

– Ничего я не слышал! – повторяет он. – И сказал об этом полиции колледжа, когда меня допрашивали на прошлой неделе. Но вчера вечером вдруг заявились – только на этот раз уже настоящие полицейские – и забрали его. Вот я и приехал. Не знал, как еще поступить. Я просто не могу поверить, что есть право это делать! Нельзя же просто так арестовать человека, без всякой причины? И не могу понять, зачем ей врать. Я всегда считал ее… нормальной.

– Может, это не ложь, – вырывается у меня. Я просто не могу больше держать это в себе.

– Да как ты можешь даже предполагать такое? Разумеется, она врет! – У Кейлина такой вид, будто он готов кинуться на меня через стол.

– Но ведь людей не арестовывают просто так, без причины, и ты сам только что сказал, что она не похожа на лгунью, – замечаю я.

– Нет, я сказал, что не понимаю, зачем ей врать, а не что она не похожа на лгунью! Мало ли что ей в голову взбрело, Иден? Вдруг она решила выдумать эту мерзкую историю, потому что ей стало стыдно? Потому что она порвала с парнем, а потом сама же с ним и переспала. Так делают только законченные шлюхи.

– Кейлин, мы за столом так не выражаемся, – с ласковым укором напоминает Ванесса.

Но брат делает вид, что не слышит ее. Он смотрит на меня и цедит сквозь зубы:

– Кому как не тебе знать, как это бывает.

Я широко открываю рот. То ли от шока, то ли потому, что мне хочется ответить ему немедленно. Я забываю все слова, не могу ни дышать, ни чувствовать, но мой голос начинает жить своей жизнью, и слова сами срываются с языка. Самые подходящие к этому случаю слова.

– Пошел ты.

– Сама пошла! – моментально реагирует Кейлин.

Коннер ударяет кулаком об стол. Ложки в тарелках гремят. Мое сердце гремит.

– Хватит уже, довольно! Какая муха вас укусила? Немедленно заткнитесь, оба! – Он по очереди тычет в нас пальцем.

Кейлин отталкивает стул и выбегает из кухни.

Я следую его примеру, бегу в свою комнату и громко захлопываю дверь.

А потом сажусь на пол, прислонившись к кровати. Откидываю голову на матрас и закрываю глаза. Я больше не могу делать вид, что со мной этого не случилось. Я больше не могу держать это в себе. В моей голове что-то лопается – как будто прорывает плотину.

Как все было: я проснулась оттого, что он взбирался на меня и прижимал коленями мои руки. Сначала я решила, что это шутка – несмешная, но все-таки шутка. Открыла рот и попыталась заговорить, но успела произнести лишь «ч-ч-чт…» – желая сказать «что?» Что, что, что происходит? Что ты делаешь?

Но он тут же зажал мне рот рукой, чтобы мать с отцом ничего не услышали. Они и не услышат: часы на прикроватном столике показывают 2:48. Мы оба знаем, что они крепко спят в противоположном конце дома.

Это оказалась не шутка.

Он впился мне в губы, а его пальцы сомкнулись на моем горле.

– Ни звука, ни звука, – шептал он. И я не издала ни звука. Я молчала. Дура, дура, дура.

2:49. Он снял с меня трусы-«недельку» и бросил их на пол. Почему-то даже тогда я еще не поняла, что происходит. Потом он задрал мне ночнушку – мою любимую, с дурацкими спящими собачками, – и я услышала, как порвался шов там, где распустилась нитка. Он задрал мне рубашку до самой шеи так, что я осталась голой – голой и нескладной. И край рубашки затолкал в рот, прямо в горло. Я начала давиться, но он все заталкивал рубашку в рот, все дальше и дальше, пока дальше уже было некуда. Я не понимала, зачем он это делает, пока не попробовала закричать. Я кричала, в этом не было сомнения, но не издавала ни звука. Звук был как из глубины.

У меня получилось высвободить руки, но я не знала, что с ними делать. Я бессмысленно размахивала ими, ударяя куда попало. Дурацкие руки. Его тело было твердым, как стена, шлеп-шлеп ладонями – и я снова прижата к кровати. Где тот прилив адреналина, который якобы наделяет людей сверхчеловеческой силой? Тот, что позволяет старушкам поднимать автомобили и доставать из-под них детей? Мне его не хватило, даже чтобы вырваться. Бессмысленная, глупая попытка.

– Прекрати, – предупредил меня он и прижал мои руки к кровати, впился коленями в бедра, всем весом нажал на коленные чашечки, пока не расплющил меня и мне не показалось, что у меня крошатся кости. Тогда я думала, что это больно. Но я еще ничего не знала о боли.

Он дрожал всем телом. У него дрожали руки оттого, что он пытался меня держать, дрожали ноги, потому что он пытался втиснуться между моих ног, расположиться и сделать то, что даже в тот момент я все еще считала невозможным.