Черчилль и Оруэлл - Томас Рикс

* * *

Книга «Скотный двор» появилась в британских книжных магазинах через пять месяцев после смерти Эйлин и всего через три дня после окончания Второй мировой войны. Ее опубликовал Фредрик Варбург. Реакция была совсем не такой, как на более ранние книги Оруэлла. «Мы напечатали столько экземпляров, на сколько хватило бумаги, а именно, 5000 штук, и все они были распроданы за месяц или два, – сказал Варбург. – Тогда мы нашли еще бумагу и печатали, печатали, печатали. С тех пор она не переставала расходиться»[809].

Впервые в жизни Оруэлл стал литературно и финансово успешным. Он сумел, при посредничестве друга, расплатиться с анонимным жертвователем, приславшим ему в 1938 г. 300 фунтов, благодаря которым смог провести зиму в Марокко, дав отдых легким. В записке, сопровождающей первую выплату, он извиняется: «Прошло ужасно много времени, чтобы начать возвращать долг, но до этого года я действительно не мог этого сделать. Лишь недавно я стал хорошо зарабатывать»[810].

Едва ли, однако, он был счастлив. Вскоре после выхода в свет «Скотного двора» Оруэлл купил у друга пистолет, сказав ему, что боится, как бы коммунисты не попытались его убить[811]. Два специалиста по Оруэллу, Джон Родден и Джон Росси, пишут, что его страх был более реален, чем он мог знать. Изучение советских архивов после холодной войны показало, что в Испании Оруэлл был включен в списки приговоренных к казни на случай, если его удастся схватить[812]. С другой стороны, большинство убитых советской тайной полицией за пределами Испании были советскими перебежчиками или русскими антикоммунистами, так что страхи Оруэлла, пожалуй, отдавали паранойей.

Овдовев, Оруэлл стал отдаляться от мира, стараясь проводить как можно больше времени на малонаселенной, почти не имеющей дорог северной оконечности острова Джура у западного побережья Шотландии. Однако он чувствовал себя одиноким и во время приездов в Лондон делал предложение самым разным молодым женщинам, многие из которых едва были с ним знакомы. Он знал, что болен, и хотел быть уверенным, что после его смерти будет, кому заботиться о его сыне Ричарде. Одна его подруга, Силия Кирван, мягко отвергла его искательства, но продолжала видеться с ним[813]. В другом случае он пригласил на чай Анну Пофам, соседку, которую почти не знал. Она вспоминала, что он попросил ее сесть на кровать, обнял и сказал: «Вы очень привлекательны… Как думаете, вы могли бы позаботиться обо мне?» Она сочла это неуклюжее предложение «смущающим» и ушла, как только смогла высвободиться[814].

Оруэлл размышлял и о разрушении языка, это станет одной из главных тем его следующей (и последней) книги, «1984». Примерно в декабре 1945 г., после публикации «Скотного двора», обдумывая роман «1984», он завершил свое, возможно, самое знаменитое эссе «Политика и английский язык».

Оруэлл обычно писал как наблюдатель, но здесь выступает в регламентирующей роли, формулируя правила и давая советы. Внимательный писатель, поучает он, должен задать себе ряд вопросов о каждом сочиненном им предложении, например, что он хочет сказать, и какие слова лучше всего выразят эту мысль. Он должен особенно осторожно подходить к использованию затасканной, шаблонной образности, в действительности не вызывающей яркого представления у читателя.

Он кратко подытоживает свои рассуждения в шести «базовых» правилах[815].

1. Не используйте метафору, сравнение или другую фигуру речи, которую привыкли видеть в печати.

2. Не используйте длинное слово, если его можно заменить коротким.

3. Если слово можно выбросить, выбросьте.

4. Не используйте пассивный залог, если можно использовать активный.

5. Не используйте иностранную фразу, научное или жаргонное слово, если можете подобрать аналог в повседневном английском языке.

6. Лучше нарушьте любое из этих правил, чем напишите откровенно дикую фразу.

Любому писателю полезно почаще вспоминать эти правила.

Менее очевидно, что этот очерк не только направлен против плохой писанины, но и высказывает подозрение в отношении мотивов создания подобной прозы. Оруэлл утверждает, что, если написанное туманно, скучно и перегружено латинизмами, это сделано намеренно – обычно чтобы замаскировать то, что произошло на самом деле. «Политический язык[816]… предназначен для того, чтобы ложь выглядела правдой, убийство – достойным делом, а пустословие звучало солидно»[817]. Поэтому он пишет:

Эти строки можно считать кратким описанием эпохи, в которой жил писатель. Это Оруэлл на пике своих возможностей.

* * *

Черчилль чувствовал себя во многом так же. Он тоже зарабатывал на жизнь с помощью слов и остро реагировал на их неправильное использование. «Человек, не способный сказать то, что должен сказать, на хорошем английском языке, вряд ли имеет за душой многое, что стоило бы слушать», – заметил он однажды[819].

Как и Оруэлл, Черчилль всю жизнь боролся с плохой прозой. «Он вел непрерывную войну с пустозвонством в официальных документах, особенно в телеграммах министерства иностранных дел», – вспоминал его помощник времен войны сэр Джон Мартин[820]. Однажды он подарил на Рождество «Словарь современного использования английского языка» Фоулера одному из членов британской королевской фамилии[821], вероятно, принцессе Елизавете, которой скоро предстояло стать королевой. Он жаловался своему министру иностранных дел на то, что британские дипломаты часто неправильно пишут слово «неприемлемый»[822]. Когда в начале войны Энтони Иден предложил назвать участников отрядов милиции «добровольными участниками Местной самообороны»[823], Черчилль изменил название на более простое и основательное – «Территориальная самооборона»[824]. Аналогично он был против плана министра продовольствия по созданию на время войны «центров общественного питания», поскольку ему не понравились как название, так и налет социализма. Центры были переименованы в «Британские рестораны».