Кавказская война. В 5 томах. Том 3. Персидская война 1826-1828 гг. - Василий Потто

Кавалерия: Нижегородский драгунский полк, вторая уланская дивизия в полном составе, две черноморских и шесть донских казачьих полков.

Артиллерия: пятьдесят два пеших и двадцать четыре конных орудия.

В Карабагский отряд назначались:

Два пехотные полка двадцатой дивизии (Козловский и Нашебургский), егерские полки: сорок первый и сорок второй; три донских казачьих и двадцать четыре орудия.

В Дагестане предполагалось оставить:

Куринский и Апшеронский пехотные полки в полном составе, донской казачий полк и восемнадцать орудий.

В Кахетии и в главном резерве в Грузии должны были остаться те самые войска, которые предназначались петербургским проектом; но число артиллерии значительно увеличивалось; в Кахетию назначалось шесть, а в резерв шестнадцать орудий.

Государь согласился с планом Ермолова и утвердил его 27 января, но с тем, однако, чтобы военные действия начались отнюдь не позже 1 апреля и чтобы конница Карабагского отряда была усилена двумя уланскими полками – Чугуевским и Борисоглебским.

Вместе с тем государь повелел поручить: генерал-адъютанту Паскевичу командование действующим корпусом, под главным начальством Ермолова, которому предписывалось руководствоваться положением о большой действующей армии; генерал-лейтенанту князю Мадатову – Карабагский отряд, генерал-адъютанту Бенкендорфу – авангард главного корпуса; генерал-майору Давыдову – действия с отдельными отрядами, по личному усмотрению главнокомандующего.

Приезд на Кавказ начальника Главного Штаба, генерал-адъютанта Дибича, внес новые недоразумения в отношении плана войны. Между Ермоловым и Дибичем возникает разногласие относительно самого хода кампании. Дибич считал возможным не останавливаться в Нахичеванском ханстве до разъяснений обстоятельств, а в исходе же мая перейти Аракc и быстро овладеть Тавризом; если же и отложить занятие этого последнего до осени, то начать движение никак не позже 15 сентября и притом сразу двумя колоннами: главные силы с карабагским отрядом должны были идти от Нахичевани, а дагестанская бригада, замененная в местах своего расположения новыми войсками, с Кавказской линии,– через Агар. Если бы, по овладении Тавризом, неприятель не принял предложенных ему условий, тогда Дибич предполагал склонить на подданство России соседних ханов Хоя, Агара и Ардебиля и вызвать народное возмущение против Каджаров в самом Тавризе. Не удастся это – продолжать зимнюю кампанию и кратчайшей дорогой, через Султание, идти к Тегерану.

Ермолов, напротив, считал решительно необходимым остановиться в Нахичевани и упрочить за собой Эриванское ханство, прежде чем идти к Тавризу, опасаясь оставить в тылу у себя непокоренную Эривань. Мнение его имело сильное основание. Опасность заключалась не в самой крепости, в а том, что эриванский сардарь, конечно, не стал бы сидеть взаперти, вышел бы с конницей в поле и уничтожил бы наши транспорты и все, что двигалось за войсками; следовательно, мало было оставить отряд под Эриванью, надо было еще отделить значительные силы, чтобы противодействовать сардарю. “Не трудно будет прогонять его за Аракc,– говорит Ермолов,– но столь же легко он опять будет возвращаться, и коннице его нельзя будет помешать действовать у нас в тылу”.

По взятии Тавриза, Ермолов предполагал расположить войска на зимние квартиры и, в случае надобности, предпринять поход к Тегерану уже только весной 1828 года, и не из Тавриза, как думал Дибич, а со стороны Карабага, через Ардебиль, так как ближайший путь, на Султание, представлял тогда чрезвычайные трудности,– летом от сильного зноя, безводицы и бескормицы, а зимой от глубоких снегов, заметающих всю эту равнину.

Дибич остался весьма недоволен возражениями. “Дальнейшие действия по овладении Тавризом рассчитаны Ермоловым так,– писал он государю 10 марта,– что едва ли можно надеяться наверное кончить войну прежде 1829 года. Сие последнее,– прибавляет он,– служит мне только к вящему удостоверению в том мнении об осторожности и недостаточной предприимчивости генерала Ермолова, о которых я неоднократно уже доносил Вашему Величеству”.

Возможно с большой вероятностью предположить, что несогласия эти ускорили удаление с Кавказа Ермолова. По крайней мере, в ответ на приведенное письмо государь, 27 марта, отвечал Дибичу назначением Паскевича на место Ермолова. “Я со вниманием прочел предположение о кампании,– писал он,– и решение по этой части предоставляю Вам и Паскевичу. Что же касается осенней кампании, если персияне окажутся несговорчивыми, то необходимо начать ее взятием Тавриза; а оттуда можно действовать согласно предположенному плану. Во всяком случае,– прибавлял государь,– я воспрещаю по той стороне Аракса принятие всякого заявления подданства России; мы можем признать независимость ханств, но не присоединение их к нашей империи; нам достаточно Эривани с кампанией. Удовольствуемся этим и не зайдем далеко в наших расчетах”.

Так план военных действий был готов, все опасности предусмотрены и указаны Ермоловым. Но исполнение досталось уже на долю Паскевича.

Высочайшим приказом, отданным в Петербурге 29 марта 1827 года генерал-адъютант Паскевич назначен на место Ермолова командиром отдельного Кавказского корпуса, со всеми правами, властью и преимуществами главнокомандующего большой действующей армией. Но еще накануне этого дня воля монарха, известная Дибичу, уже объявлена Ермолову. Удаление Ермолова повлекло за собой немедленную смену всех, кто был близок к нему или пользовался его расположением. Оба Вельяминовы отозваны были в Россию, и место начальника штаба занял генерал-лейтенант Красовский, сдавший командование двадцатой дивизией генерал-майору Панкратьеву; помощником начальника штаба, еще при Ермолове, назначен был полковник Муравьев, которого Дибич, как говорят, прочил собственно в начальники штаба, откладывая это назначение лишь до окончания весенней кампании или до осени. Управление гражданской частью и вместе с тем командование всеми резервами, которые должны были остаться в Грузии, вверено новому тифлисскому военному губернатору генерал-адьютанту Сипягину, которого со дня на день ожидали из Петербурга. Двадцать первая пехотная дивизия поручена генерал-лейтенанту князю Эристову, а войска в Кахетии и на Алазанской линии, которыми он командовал,– полковнику князю Бековичу-Черкасскому, вызванному для этого с Кубани. Давыдов остался при армии без всякого назначения.

Место Мадатова, готовившегося начать военные действия из Карабага, предложено было походному атаману Иловайскому, а когда Иловайский решительно отказался от этого назначения, выразив желание сохранить команду только над одними своими казаками,– Карабагский отряд принял генерал Панкратьев; управление же ханствами возложено было особо на полковника князя Алхазова.

Для заведования инженерной частью в действующем корпусе, на случай осады крепостей, Дибич просил о назначении генерал-адъютанта графа Мишо де Баретура, известного еще с отечественной войны, но назначение это не состоялось, и государь прислал на Кавказ начальника инженеров второй армии, генерал-лейтенанта Трузсона. Затем к числу новых начальствующих лиц в Кавказском корпусе принадлежали и два генерал-адъютанта: Константин Бенкендорф и граф Сухтелен,– оба назначенные сюда для участия в персидской войне, оба известные своим образованием, военными заслугами и пользовавшиеся особенным доверием государя. Бенкендорф прибыл еще при Ермолове, Сухтелен ожидался только в июле месяце.